Тем временем бурная деятельность Давида Давидовича переместилась в Петербург. После того как 21 марта на квартире Левкия Жевержеева было принято решение о совместной работе «Союза молодёжи» с «Гилеей», неугомонный Бурлюк дважды выступил в Троицком театре миниатюр с докладами на диспутах «О современной живописи» (23 марта) и «О новейшей русской литературе» (24 марта). Диспуты получились скандальными, и после них в глазах публики новейшее русское искусство окончательно стало ассоциироваться с термином «футуризм».
На первом диспуте Бурлюк выступил вместе с Казимиром Малевичем, а перед этим Ольга Розанова прочитала манифест «Союза молодёжи», в котором содержался призыв к свободе творчества, беспрерывному обновлению и говорилось о презрении к славе. Казимир Малевич, навав печать «тупоголовой», обозвал Репина «бездарным брандмейстером», а Серова — «бездарным мастером, увековечившим бездарный лик безголосого крикуна Шаляпина». Вышедший после него на сцену Бурлюк назвал Репина не талантливым, но популярным, Шишкина — жалким подражателем немцев, заметив в конце, что если, по мнению критиков, новое искусство стремится к бездне, то старое уже сидит в ней. Напоследок на сцену вышел Василиск Гнедов и прочёл свою поэму «Бубая горя».
«На втором диспуте “О новейшей русской литературе” в качестве докладчиков выступали Давид и Николай Бурлюки, Кручёных и Маяковский», — вспоминал Михаил Матюшин. «Сначала всё шло довольно гладко, но когда выступил Д. Бурлюк и сказал, что Толстой — “светская сплетница”, поднялся страшный шум. С какой-то старушкой случился обморок, и её унесли. Тогда выступил Кручёных и заявил, что он расскажет один поучительный случай:
— В английском парламенте выступил член собрания со словами: “Солнце восходит с Запада” (смех в зале). Этому члену парламента не дали договорить, и он ушёл с трибуны. На следующий день он явился снова с теми же словами, и его опять лишили слова, но вот, наконец, его решили выслушать, и он начала и докончил: “Солнце восходит с Запада, так сказал один дурак”. Тут поднялась буря аплодисментов, и нас выслушали, не перебивая. Но прения не могли состояться из-за позднего времени».
В 1914 году в «Первом журнале русских футуристов» Давид Бурлюк и Бенедикт Лившиц опубликовали «дайджест», выдержки из критических статей, посвящённых футуристам. Они назвали его: «Позорный столб российской критики». По названию понятно, что собраны были самые издевательские рецензии. Для «скандального» периода русского авангарда такие рецензии были делом обычным и шли у читателей на ура. Среди рецензий было несколько более сдержанных. Вот что, например, писал некий
«Когда подымается занавес, на эстраде сидят все они, вся их школа. Давид Бурлюк, молодой человек семинарского вида, сидит развалившись на стуле и разглядывает публику в лорнет. Лорнет — его специальность. Он и на снимках с лорнетом. Его брат, Николай Бурлюк, высокий студент в форменном сюртуке, совсем зелёный юноша. Он читает какой-то сокрушительный доклад чуть ли не об упразднении всего (всего? — Да всего!), очень серьёзен, но иногда, когда публика хохочет особенно громко, он вдруг неожиданно улыбается. И видно, что и он не прочь бы посмеяться. Великолепен гениальный поэт Алексей Кручёных. Из густых, зачёсанных а-la Гоголь волос торчит длинный нос. Говорит он с сильным украинским акцентом, презирает публику невероятно и требует полной отмены знаков препинания.
— В Хранции, — говорит он, — литература уже…
— Как? — спрашивают его из публики.
— В Хранции, говорю я…
— Ну да! Народ говорит “Хранция”, и мне так нравится больше!..»
Насмешливое отношение и публики, и критики вскоре кардинальным образом изменится. Уже к концу того же 1913 года слово «футурист» станет равноценно понятию «современный человек», а доминировавшее в обществе ожидание перемен и вовсе превратит футуристов из «модной диковинки» чуть не в героев, единственных борцов со «старьём» не только в искусстве, но и в окружающей действительности. Пик популярности футуристического движения придётся на сезон 1913/14 года.
В конце февраля 1913-го вышел очередной программный сборник — «Садок судей II». Его подготовкой Михаил Матюшин и Давид Бурлюк занялись ещё осенью 1912 года. Бурлюк взялся собрать тексты Маяковского, Лившица, Хлебникова, Кручёных и, разумеется, свои и Николая. Также вошли в сборник произведения Елены Гуро, Екатерины Низен, тринадцатилетней девочки Милицы, о которой просил Хлебников, и рисунки Давида и Владимира Бурлюков, Натальи Гончаровой, Михаила Ларионова и Елены Гуро.