Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Спустя неделю с небольшим, 24 и 27 октября, два диспута провёл в Москве Корней Чуковский, который стал одним из первых публичных интерпретаторов русского футуризма. Он подробно разобрал два футуристических течения — петербургский эго-футуризм и московский кубо-футуризм, отметив, что ни те ни другие на самом деле никакого отношения к футуризму, родившемуся в Италии от пресыщения культурой и бешеного темпа современности, не имеют. Русские футуристы воспевают «пещерное, звериное, утраченное прошлое», стремясь к нигилизму и бунту ради бунта.

На первой лекции присутствовали Илья Репин, Давид Бурлюк, Владимир Маяковский, Вадим Шершеневич. Публика встретила Бурлюка аплодисментами. Тезисы Чуковского ему не понравились — очень скоро он начнёт критиковать его, причисляя к консерваторам.

Бенедикт Лившиц вспоминал:

«…Это была вода на нашу мельницу. Приличия ради мы валили Чуковского в общую кучу бесновавшихся вокруг нас Измайловых, Львовых-Рогачевских, Неведомских, Осоргиных, Накатовых, Адамовых, Философовых, Берендеевых и пр., пригвождали к позорному столбу, обзывали и паяцем, и копрофагом, и ещё бог весть как, но всё это было не очень серьёзно, не более серьёзно, чем его собственное отношение к футуризму.

Чуковский разбирался в футуризме лишь немного лучше других наших критиков, подходил даже к тому, что в его глазах имело цену, довольно поверхностно и легкомысленно, но всё же он был и добросовестней, и несравненно талантливей своих товарищей по профессии, а главное — по-своему как-то любил и Маяковского, и Хлебникова, и Северянина. Любовь — первая ступень к пониманию, и за эту любовь мы прощали Чуковскому все его промахи.

В наших нескончаемых перебранках было больше веселья, чем злобы. Однажды сцепившись с ним, мы, казалось, уже не могли расцепиться и собачьей свадьбой носились с эстрады на эстраду, из одной аудитории в другую, из Тенишевки в Соляной Городок, из Соляного Городка в психоневрологический институт, из Петербурга в Москву, из Москвы в Петербург и даже наезжали доругиваться в Куоккалу, где он жил отшельником круглый год.

О чём нам никак не удавалось договориться, это о том, кто же кому обязан деньгами и известностью. Чуковский считал, что он своими лекциями и статьями создаёт нам рекламу, мы же утверждали, что без нас он протянул бы ноги с голоду, так как футуроедство стало его основной профессией. Это был настоящий порочный круг, и определить, что в замкнувшейся цепи наших отношений является причиной и что следствием, представлялось совершенно невозможным».

Очень скоро не только Чуковский, но и другие увидели возможность заработка на футуристах. Их вечера стали устраивать студенческие организации, женские курсы и даже разнообразные землячества. Так, именно орловское землячество при Политехническом институте организовало ставшую легендарной лекцию Давида Бурлюка «Пушкин и Хлебников», которую он прочёл 3 ноября в Петербурге. Пресса писала, что перед этим двое футуристов (возможно, «гилейцы») прогулялись по Морской улице с футуристической раскраской — у одного «на щеках нарисовано было по кольцу зелёного цвета, у другого выбритый подбородок был испачкан суриком». Оба были в цилиндрах.

Именно на этой лекции Бурлюк впервые назвал Пушкина «мозолью русской жизни» — настолько его имя затаскано и затёрто — и объяснил, что гениальный Хлебников совершает великий труд — очищает русский язык, «запакощенный Пушкиным». Бурлюк назвал Хлебникова «слововождём», а Пушкина — барином. Вторую часть выступления Бурлюк посвятил российским критикам, которые ответили ему взаимностью. Интереснее всего в их отзывах описание внешнего вида Бурлюка. «Человек лет под 30, неладно скроенный, но крепко сшитый, с огромной нижней челюстью, с неправильно посаженными скошенными внутрь глазами и ещё какой-то тяжкой асимметрией лица, с тоскливым, тусклым, злым взглядом» — таким увидел Бурлюка Е. Адамов (Е. А. Френкель).

11 ноября с лекцией о Пушкине и Хлебникове Давид Бурлюк выступил уже в Москве, в Политехническом музее. Поэтический вечер назывался «Утверждение российского футуризма», и после Бурлюка Владимир Маяковский прочёл лекцию «Футуризм сегодня». В своём выступлении Бурлюк обрушился на критиков, не скупясь на эпитеты: «тявканье», «жирная свинья» и так далее, а Хлебникова назвал «святым», «славождём», от одного имени которого «Русь содрогнётся». Публика реагировала на всё весьма благодушно — настроения её начали меняться.

К тому времени к «Гилее» присоединился и принял участие в вечере Василий Каменский, который на несколько лет стал одним из самых активных участников всех выступлений кубофутуристов.

После года армейской службы присоединился к единомышленникам и Бенедикт Лившиц. Он писал в «Полутораглазом стрельце»: