Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

«…Он, конечно, невозможен ни в каком скрупулёзном литературно-художественном собрании. Всё равно, что слон в стеклянной торговле. Он давит, толкает, крушит и разрушает все полочки с художественными восторгами. Он в пёстрых штанах — сам себе плакат, с подмалёванной щекой, на эстраде, на улице, в толпе. Там ему по себе. Скажут: шарлатанство, оригинальничание. Да, пёстрое, цветное, блистательное шарлатанство, а не подхалимство, уживчивость, постничанье, пролезание бочком, скромность монашествующих во искусстве ради многолетнего признания привычки к бездарности, к мельканию у всех на глазах с сознанием собственного двухвершкового достоинства.

А ради чего все это шарлатанство? Ради того, чтобы иметь возможность пять-шесть месяцев спокойно заниматься любимым делом. Ради того, чтобы накопить себе запас знаний, опыта, заготовок. О, всесветные мещане, поймёте ли вы когда-нибудь радость любимой работы.

Таков Додя Бурлюк».

Заняться любимым делом во Владивостоке получилось. Помимо пейзажей, символических и футуристических работ Давид Бурлюк написал множество отличных портретов: Венедикта Марта, Виктора Пальмова, Николая Асеева, художника Волкова, Вацлава Фиалы. Написал он и свою первую беспредметную работу.

Во Владивостоке Бурлюк создал основную канву статьи «Какое искусство нужно пролетариату», статью о Владимире Маяковском, воспоминания о Максиме Горьком и Елене Гуро. В местных газетах была опубликована целая россыпь его статей и стихотворений. Уже находясь в Японии, он будет продолжать отправлять во Владивосток для публикации свои новые материалы — в первую очередь в газету «Голос Родины».

29 сентября 1920 года Давид Бурлюк вместе с Виктором Пальмовым в сопровождении корреспондента японских газет Хирокичи Оотакэ на военном транспорте «Чикузен-Мару» отплыл в Японию. Они везли с собой впечатляющую выставку картин русских художников — около четырёхсот работ тридцати авторов. Отъезд в Японию художника, которого все знали как горячего сторонника революции, да ещё и на военном корабле, выглядел, без сомнения, странно. Оправданием служило то, что они с Пальмовым уезжали вроде как временно — везли картины на выставку. С семьёй Бурлюка, женщинами и детьми, на два месяца остался Вацлав Фиала.

Но очерк милого Аскольда
Туманно пенного, звеня
Несём морскую свежесть дня…
С Россией нас соединяет
Последний взгляд её Герольда
Последний дым её огня!!

Эти строки Бурлюк написал 30 сентября на борту «Чикузен-Мару».

1 октября они прибыли в Цуругу. «Товарищ министра С. Третьяков и Г. Н. Гончар Онвей — отправили (через графа Муудайру) в Японию», — писал позже Бурлюк. Речь шла о главе японской дипломатической миссии графе Цунео Мацудайра, который, по словам Бурлюка, позже станет японским послом в Вашингтоне.

Во Владивостоке Бурлюк встретил своего давнего приятеля ещё по Твери Герберта Пикока, который долгое время служил английским консулом в Красноярске. Пикок тоже был нацелен на переезд в Японию. Вскоре они вместе отправятся покорять Фудзияму.

* * *

Вряд ли Давид Бурлюк планировал покидать Россию навсегда. В тот момент ему, проехавшему тысячи километров с успешными выставками и выступлениями, весь мир казался близким и доступным. Он стремился к новым завоеваниям, новым горизонтам. Его естественным желанием было принести новое искусство не только русскому народу, но и всем остальным народам. Покорить овеянную легендами Америку, самую богатую и прогрессивную страну, — вот задача для настоящего лидера мирового футуризма. А он представлял себя именно так. Недаром в Японии он будет говорить о том, что Маринетти — это японский Бурлюк.

Были у отъезда и практические причины. Владивосток переставал быть относительно тихой гаванью. Во-первых, частые перевороты. Во-вторых, Советская власть, которую так поддерживал и от которой так старательно убегал Бурлюк, была всё ближе и ближе. Советская Россия контролировала внутреннюю и внешнюю политику Дальневосточной республики. И хотя Бурлюк всячески проявлял свою лояльность к революции, он не мог быть уверен в том, что не подвергнется преследованиям за то, что оба его брата служили в царской армии. Кроме того, чуравшийся политики Бурлюк не любил, когда она слишком активно вмешивалась в искусство. А искусство всегда было для него на первом месте.