Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

«Жил в Москве как художник. Однако не смог терпеть деспотизм экстремистов и два года назад вынужден покинуть Москву. Совершил поход на восток вместе с чешскими войсками и, устраивая картинные выставки в ряде сибирских городов, доехал до Владивостока. Здесь он захотел посетить Японию и обратился к корреспонденту газеты “Токио Ничиничи” во Владивостоке Хирокичи Оотакэ за советом. Последний, поддерживая его пожелание, пообещал обратиться к редакциям газет “Осака Майничи” и “Токио Ничиничи” за помощью и предложил заработать средства к поездке и жизни путём проведения выставки».

Вырисовывается образ просто-таки борца с большевизмом! Вполне возможно, что именно такую причину отъезда из Москвы — «не мог терпеть деспотизм экстремистов» — Бурлюк изложил и Оотакэ, и графу Мацудайра, чтобы получить визу в Японию.

Итак, сразу после прибытия в порт Цуруга Бурлюк с Пальмовым поехали в Токио. В первую ночь остановились в «Tokyo Station Hotel», расположенном прямо в здании железнодорожного вокзала. Но отель был дороговат, и уже на следующий день художники переселились в дом художника Глеба Ильина, знакомого им ещё по Омску.

Бурлюк знал, кажется, всех и в любой стране мог легко и быстро найти друзей и знакомых. Братья Глеб и Пётр Ильины были художниками, при этом Пётр ещё и профессиональным военным. Глеб окончил Казанскую художественную школу, где преподавателем у него был Николай Фешин, а затем учился в Императорской Академии художеств у Ильи Репина и Владимира Маковского. Быстро стал модным портретистом. Пётр, бравший частные уроки живописи, окончил Казанское военное училище, с началом Первой мировой войны был призван в действующую армию. После Октябрьского переворота оба брата вернулись в Казань, затем бежали в Омск, где Глеб принял участие в конкурсе на эскиз ордена «Освобождение Сибири» и даже получил 2-ю премию. Перед падением Колчака братья перебрались в Читу, а затем в Японию. В Токио оба зарабатывали на жизнь живописью, организовывали выставки. В 1923 году оба переедут в Америку. В 1930-м Глеб будет приглашён в Белый дом, чтобы написать портрет Лу Гувер, жены президента Герберта Гувера.

Не откладывая, Бурлюк с Пальмовым взялись за подготовку выставки. Менее чем за две недели всё было готово, и 13 октября на третьем этаже здания фармацевтической компании «Хоси-Сэйяк» была открыта выставка, на которой были представлены 472 работы двадцати семи авторов, в том числе Малевича и Татлина. Возможно, этих «Малевичей» и «Татлиных» Давид Давидович привёз с собой из Владивостока; возможно, они были написаны уже в Японии, прямо перед выставкой. Собственных работ Бурлюка на выставке было 150, Пальмова — 43. 28 октября Бурлюк пишет во Владивосток Вацлаву Фиале: «Завтра последний срок выставки. Много посетителей. Продажи умеренно. Ценить здесь надо в 2 раза выше Владивостока. Много художников. Высокий худож. вкус».

В секретном отчёте № 574 от 26 октября 1920 года также говорится об успехе выставки: «Касательно художников российского футуризма Давида Давидовича Бурлюка, Виктора Никандровича Пальмова. Вышеназванные лица, как уже сообщалось, проводят выставку в здании “Хоси Сэйяку”. Газета пишет об открытии выставки, и всё больше зрителей посещают выставку. Так, в последнее время ежедневное число зрителей достигает в среднем 600 человек. Хотя вход на выставку бесплатен, но объём продажи буклетов выставки ценой в 30 сэн доходит до 60 иен в день, что с избытком обеспечивает их жизнь, и русские художники этим очень довольны».

Японскую публику поражала не только живопись, но и манера поведения Бурлюка, который, как всегда, быстро приспособился к обстановке. Свою башкирскую жилетку он сменил на жилет из дорогой японской парчи. На одной из лекций в Токийском университете он неожиданно выплеснул содержимое стоящей на столе тушечницы прямо на прикреплённый к стене лист бумаги — и приём «протекающей раскраски» оказался как нельзя более понятным для японцев, воспитанных на свободном рисунке кистью. Бурлюку не терпелось показать принципы футуризма применительно к местному «материалу» — и ему это удалось. Вскоре декоративные принципы восточного искусства соединились в его работах с футуристическими приёмами передачи движения. Это был прорыв. Невероятный творческий подъём сопровождал «отца российского футуризма» в Стране восходящего солнца. Уже на второй выставке он начнёт демонстрировать работы, написанные в Японии. А всего за неполные два года он напишет около трёхсот полотен — почти половину купят японские ценители искусства, вторую половину он привезёт с собой в Америку.

Большинство работ японского периода Давид Давидович подписывал кириллицей. В семье внучек Вацлава Фиалы хранится визитная карточка Давида Бурлюка японского периода, где его фамилия написана как Burlyuck. Привычное для всех любителей авангардного искусства Burliuk появится уже в Америке — возможно, не без влияния Оливера Сэйлера, который именно так написал его фамилию в своей статье в «Vanity Fair».

Ошима