Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Сразу же по окончании выставки Бурлюк с Пальмовым приняли предложение Петра Ильина и уехали с ним на остров Ошима, популярное тогда у токийцев место отдыха. Около десяти дней художники провели в посёлке Мотомура.

В повести «Восхождение на Фудзи-сан» Бурлюк писал: «У нас, русских, уроженцев равнины, где не встретишь ни морей, ни высоких гор — таится в сердцах особое ревнивое влечение к ним». У него, который «душе России дал морские берега», это было всего лишь второе, пусть и небольшое, морское путешествие. Его всегда тянуло к морю. Уже из Америки они с Марусей неоднократно будут совершать морские поездки в Европу, а в восемьдесят лет и вовсе совершат кругосветное путешествие. Их дети, Додик и Никиша, станут заядлыми яхтсменами. Небольшая главка в его повести «Ошима» так и называется — «Живите на берегу!». Это гимн морю, ода ему. Позже, когда позволят финансы, Бурлюк купит дом на Лонг-Айленде, прямо у воды.

Вообще тяга к путешествиям — одна из отличительных черт Бурлюка. За два года он объедет чуть ли не половину Японии. «Толстяк в бархатных брюках… любил рассматривать карты» — это он о себе.

Итак, в 8 часов вечера 1 ноября 1920 года Давид Бурлюк, Виктор Пальмов и Пётр Ильин отправились пароходом на Ошиму. Расстояние в 70 вёрст кажется долгим — «деревянную кубышку» сильно качало. Наконец приплыли. «Русские… высаживаются: их трое, один полный мужчина под сорок в бархатных брюках и берете, другой в больших усах и очках, бывший офицер Колчаковской армии и наконец третий с лицом жёлтым и волчьими маленькими глазками». Художники поселились прямо напротив полицейского участка, в отеле «Михара-кан».

На Ошиме Бурлюк впервые погрузился в атмосферу настоящей, не европеизированной Японии. Началось это прямо с отеля. Он замечал и удивлялся всему — обклеенным матовой бумагой деревянным решёткам вместо привычных стен (а на дворе уже ноябрь); тому, что в номерах гостиницы нет ни окон, ни дверей, а войти в неё можно со всех четырёх сторон; светлому жёлтому японскому чаю в маленьких чашечках и печенью необычного ярко-зелёного цвета; отсутствию сахара; тому, что японцы подолгу чистят зубы, расхаживая с зубной щёткой во рту и словно не замечая её… И даже одежде, которую им приходилось надевать, — «русские в нижнем белье, поверх него надеты лёгкие кимоно; на полном оно плохо сходится на животе, перетянутом японским поясом». Бурлюка очень интересует «фуро» — японская баня; он хочет полечить там заработанный в Сибири ревматизм, боли в левой ноге не дают ему спать. Легко считываемая манера Бурлюка писать о себе в третьем лице позволяет узнать забавные подробности — например, о том, что худосочные японки с узким тазом ему вовсе не нравятся, он предпочитает рубенсовские формы. Собственно, его многочисленные иллюстрации к футуристическим сборникам говорят сами за себя. В Японии Бурлюк продолжит рисовать тушью «ню» — чувственных и в теле. «Футурист сидел в номере гостиницы и писал гейш, причём моделью их ему служило собственное воображение».

Впечатления от Японии будут настолько яркими, что Бурлюки опубликуют уже в США три повести, скорее — новеллы о Стране восходящего солнца: «Ошима», «По Тихому океану» и «Восхождение на Фудзи-сан». «Ошима», которую Бурлюк надиктовал жене в 1921 году на острове Чичидзима, была первой, а первые впечатления — самые яркие.

Поражаться и вправду было чему — тому, что хозяйка отеля ползёт на коленях к гостю, сидящему в середине комнаты, и тому, что горничная сидит у ног гостя до тех пор, пока он не уснёт, разговаривая с ним и читая ему японских классиков. Обилию кладбищ и впервые увиденному вулкану (кстати, оказалось, что «художник не любит кладбищ» — несмотря на то, что кладбищенская тема рефреном повторяется в его стихах…). Но главным интересом Бурлюка была «величественная Фудзи-Яма», которая видна с Ошимы с непривычной стороны. Конечно же, он сразу принялся за работу — «делал этюды на воздухе» и «каждое утро ходил писать рассвет над морем». На третьей выставке, устроенной Бурлюком и Пальмовым в Киото, демонстрировалось несколько из этих выполненных в постимпрессионистском стиле пейзажей — один даже купила представительница императорской семьи. «Заказано её высочеством Каямо-мия» — такая ленточка была наклеена на пейзаже «Ошима, Мотомура».

Интересно, что в повести «Ошима», которую Бурлюк посвятил Максиму Горькому, «первому певцу Пролетариата», его герой — то бишь он сам — прекрасно общается с бывшим белогвардейским офицером (Петром Ильиным) и даже произносит фразу: «Ну большевички наверное всё подобрали» при рассказе офицера о своём друге-миллионере, спрятавшем от них золото. И то, что на его выставку в Кобе в сентябре 1921 года придёт в числе прочих атаман Семёнов, его вовсе не смутит.

Новые выставки. Огасавара