Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Образ Америки стал для многих русских художников и поэтов в то время чуть ли не сакральным, а термин «американизм» — ходовым. Метафора Америки была напрямую связана с понятием творческих открытий, новизны и современности. «Забыл повеситься / лечу к Америкам» — у Кручёных (Игорь Терентьев характеризовал его темперамент так: «Летящий на Америке Кручёных»). Маяковский назвал свою опубликованную в ноябре 1914 года в газете «Новь» статью «Теперь к Америкам!». Или вот его же: «Нами, футуристами, много открыто словесных Америк». Казимир Малевич многократно использовал метафору Америки в письмах Матюшину, Кручёных, Бурлюку. «И так я “философски” буду относиться к Америке, ибо она ничем не отличается от других стран», — писал он Бурлюку осенью 1926 года. И тут же просил устроить издание его текстов в Америке через Кэтрин Дрейер, писал о том, что после визита к Ларионову с Гончаровой «как-нибудь и к вам в New York заеду… может быть впустите». И Малевич, и Каменский, и многие другие коллеги и соратники Бурлюка долгое время были искренне убеждены в том, что он необычайно успешен в Новом Свете, завален заказами и буквально купается в долларах. Конечно, Бурлюк не спешил развеивать это заблуждение.

На самом деле всё было иначе. Гораздо сложнее. В Америке Бурлюку пришлось начинать всё с самого начала. Претерпевать бедность и нужду, нередко в буквальном смысле слова считать копейки (или, точнее, центы). В конце концов его усилия, упрямство и нежелание отступать были вознаграждены. Именно упрямство вкупе с трудолюбием и верой в себя и в свой талант помогли ему преодолеть все препятствия. И, конечно, поддержка со стороны семьи — беззаветно преданной Маруси и подрастающих сыновей, каждый из которых вносил свой вклад в дело продвижения искусства Бурлюка в Новом Свете.

И всё же — почему Америка? Безусловно, Бурлюка как футуриста манила идея технического прогресса, ему хотелось пожить в огромном современном городе с его культом скорости и деловитости, потому и выбран был именно Нью-Йорк. Он наверняка рассчитывал покорить новую страну и новый континент, как перед этим покорил Японию — ведь модернизм, кубизм, футуризм в Америке к тому времени лишь входили в моду и далеко ещё не заняли такие позиции, какие они занимали в Европе и даже в России. Наверняка Бурлюк мечтал стать лидером нового художественного движения. И решил рискнуть — даже не зная языка. Рискнул и… увлёкся. Если в первые несколько лет жизни в США у Бурлюка ещё была мысль вернуться в Европу и даже поселиться в Париже, то вскоре он её отбросил, твёрдо решив остаться в Новом Свете.

На родине его отъезд воспринимался многими как бегство. Случись это несколькими годами ранее, как у Ларионова с Гончаровой, возможно, отношение было бы иным. А так — клеймо «эмигранта» и «попутчика» пристало к нему накрепко. Не помогала ни работа в «строго просоветских» газетах «Русский голос» и «Новый мир», ни написание хвалебных од, посвящённых новой социалистической действительности. Лишь после начала «оттепели», в середине 1950-х, отношение к нему в СССР начало постепенно меняться.

Безусловно, сам Давид Давидович неоднократно объяснял свой выбор — и американским журналистам, и друзьям, и советским дипломатам. Основной версией для всех была необходимость дать сыновьям достойное образование. Он писал об этом и Вацлаву Фиале с Марианной в Прагу — а в письмах к ним он мог быть совершенно откровенным. Но были и иные объяснения — как, например, в стихотворении «Бурлюк и Америка»:

В твореньях Фенимора Купера
— Майнрида, Жуль-Верна
Америка пленяла с
детства нас,
своею новизной,
ареной столь пригодной пионерству.
Бурлюк — всегда завзятый пионер
Он открыватель новшества путей
Новатор кисти и пера,
И что ж? В Америку
Он чудом случая,
Спасения игрой
судьбою брошен был, —
Гончар-Онвей.

«450 картин в два года на островах Японии, Архипелаге Кука написал. Двести пятьдесят (правительство) Мацудайра помог продать. Губернатор Фукуоки, “Эмпрес-оф-Россия” — 16 тысяч тонный пароход двух трубный, в Ванкувер нас привёз. Канадиан-пасифик поезд в Нью-Йорк 2-го сентября 1922 года вселил в трущобы города в нужду, безденежье. Холодный город, 17 долгих лет. Образованье детям сыновьям двум дать. Судьба их на войне спасла. Последних 20 лет с Марусею живём в просторах света и поездках по странам мира, справляя достижения победы жизни» — это из выпущенного уже в 1964–1965 годах 55-го номера «Color and Rhyme».

Ощущал Давид Давидович и определённую миссию — он описал её в стихотворении «Эмигрант»:

Я русскую песню в каньоны Нью-Йорка
В мешке, на волах приволок,
Чтоб пела, плясала в стыдливых обжорках,
Чтоб плюнуть могла в потолок…