В середине февраля Бурлюки добрались до Италии и пробыли около двух месяцев на Капри, где Давидом Давидовичем было написано множество пейзажей. Затем они перебрались в Позитано, где провели около трёх недель, выезжая в Неаполь, Рим, Флоренцию и Венецию. В Позитано встретились ещё с одним давним приятелем, художником Иваном Загоруйко, соучеником Владимира Бурлюка по Пензенскому художественному училищу. Дядя Ваня — или Дон Джованни, как сам называл себя Загоруйко, — поддерживал переписку с Бурлюками с 1920-х, и они десятилетиями материально поддерживали его «в память брата Володи», посылая трижды в год от 25 до 50 долларов. После поражения Добровольческой армии Загоруйко оказался в Константинополе, а затем через Болгарию и Грецию добрался до Италии, где и осел в конце 1920-х. В 1964 году, после его смерти, Бурлюк написал Никифорову: «Мир праху другу моего убиенного брата (1918 г.) Волдемара, спи с миром, дядя Ваня. Его братья 4 были повешены, отец вниз головой, а 5-й пропал без вести в степях во время гражданской войны — смуты и кровавой анархии 1917–1920 гг. Они были богатыми помещиками юга на (Ростов) Дону. Дядя Ваня спасся в Италию».
Письма Загоруйко (чьей любимой фразой было: «Как прекрасен Божий мир») — пожалуй, самые оригинальные в огромном архиве писем Бурлюка. Необычный почерк, необычные фразы, обязательная фраза «Бог = батько»… Бурлюк попросил Загоруйко написать воспоминания о брате Володе, и Дон Джованни их написал — шариковой ручкой на тонкой папиросной бумаге. Прочесть их невозможно…
Из Италии Бурлюки вернулись домой налегке, отправив новые картины в Америку багажом. Итогом поездки стала персональная выставка в «ACA Gallery» в ноябре — декабре 1954 года. А уже в феврале следующего года они поехали на два месяца на Кубу, где жил их давний московский знакомый, режиссёр Самуил Вермель. С Кубы Бурлюки вернулись домой, в Хэмптон Бейз, чтобы готовиться к очередной выставке в «ACA Gallery» (28 ноября — 17 декабря 1955 года). Тем временем Вермель организовал в Гаване выставку картин Бурлюка (Palacio Belles Artes, 3–30 июня 1955 года). Специально к этой выставке был придуман новый живописный стиль «неоморфизм». Впоследствии Бурлюк писал Никифорову: «В Гаване пропало 34 моих картины. Вермель их продал, а деньги взял себе. Мой старый друг 1913–14 гг. из Москвы, отпрыск миллионерской семьи, разложившийся белогвардеец».
Зиму 1955/56 года Бурлюки традиционно провели во Флориде и в марте вернулись в Нью-Йорк, чтобы вскоре отправиться в своё главное послевоенное путешествие — на родину.
Глава тридцатая. Поездка на Родину
Этой поездки Бурлюки ждали очень долго. О ней мечтали, думали и говорили. Осторожный Давид Давидович всегда — сознательно и подсознательно — готовился к возвращению на родину. Во многом отсюда и его просоветская позиция, и отсутствие публичной критики известных ему «перекосов». Отсюда избегание упоминаний о трагической судьбе братьев, о которой он знал из писем Антона Безваля.
После тридцати шести лет, проведённых в эмиграции, у Давида Давидовича был неоднозначный статус. С одной стороны, он давно был американским гражданином, с другой — питал искренние симпатии к СССР. Потому и осторожничал, чтобы не навредить ни себе, ни оставшимся на родине родственникам, для которых запись в анкетной графе о родственниках за рубежом была лишь отягчающим обстоятельством.
Давида Давидовича можно понять. Уезжая из Владивостока в Японию, он никак не мог представить себе то, что будет в дальнейшем происходить на родине, где остались его родные, друзья, слава и тысячи картин. Не мог знать, что окажется отрезанным от своей родной страны не только географическими, но и политическими, идеологическими границами. Но ведь как бы ни складывалась американская карьера, «терять» навсегда почти сорок лет жизни было бы безумием. Потому он и стремился домой. Разумеется, он хотел признания своих прошлых успехов, тем более что искренне считал себя одним из тех, кто своим искусством способствовал победе революции. Конечно же, хотел, чтобы его работы были представлены в советских музеях, а стихотворения напечатаны в книгах и журналах. Хотел выставок. Жажда признания естественна для любого творческого человека.
Ждать подходящего для визита момента пришлось долго. Дипломатические отношения СССР и США были установлены лишь в 1933 году. В 1940-м на его просьбу о возвращении ответа так и не последовало. Разгоревшаяся после Второй мировой холодная война тоже никак не способствовала контактам. И лишь начавшаяся после смерти Сталина хрущёвская «оттепель» дала надежду. Бурлюки сразу же начали предметно думать о поездке.