Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Почему разделились, становится понятно, если прочитать сохранившуюся в музее стенограмму выступления. Бурлюк преподносил Маяковского совсем не так, как привыкла публика. В его рассказе друг молодости представал футуристом до мозга костей, который «через призму самого модерного искусства, самого яркого и нового формировал своё будущее отношение к жизни». Представал живым, мятущимся человеком — в общем, тем, кем и был на самом деле. Естественно, что представители «официоза», да и те из публики, кто привык к «бронзовому» образу Маяковского, были недовольны. Ведь советская критика давно уже выработала официальную позицию, в которой футуризм был лишь мимолётным юношеским увлечением поэта, и он полностью освободился от него после Октябрьской революции… В свою очередь, в определённой степени разочарован был и Бурлюк. В своих дневниках и воспоминаниях о визите на родину, опубликованных в 1959 году в 40-м номере «Color and Rhyme», он писал о том, что в его родной стране футуризм ещё не принят многими даже как факт, как значительное движение в искусстве, каковым он являлся. «Мне говорили, мы должны выступать против него, мы должны бороться, мы должны защищать наши (устарелые) вкусы от футуризма. Но я спрашивал: why? warum? Почему? Пожалуйста, объясните нам». Но разве могло быть иначе в стране, в которой ещё двадцать лет назад была развёрнута кампания по борьбе с формализмом в искусстве? С формализмом, который, как считалось, подрывает идеологические установки советского искусства и монопольное господство советской идеологии уже только тем, что создаёт альтернативную точку зрения?

То, что Бурлюк идеологически «чужой», хорошо чувствовали сторонники единственного официально разрешённого искусства. Не случайно скульптор Евгений Вучетич ещё 3 мая «сигнализировал» члену ЦК КПСС К. Е. Ворошилову: «Одессит (так!) Давид Бурлюк является на протяжении всей своей жизни последовательным и сильным врагом искусства социалистического реализма, кому-то, вероятно, очень понадобилось, чтобы Давидка Бурлюк приехал в Советский Союз именно теперь, когда эстетско-формалистические тенденции снова вспыхнули в нашем искусстве. Я не знаю, какие “откровенные” беседы проведёт Бурлюк с нашей молодёжью, я только знаю, что для воспитания человека на высоких моральных принципах не всегда хватает четверти столетия, а для превращения его в ничтожество часто бывает достаточно одной пьяной ночи, которую великолепно может организовать и провести нынешний миллионер и американский подданный Давид Бурлюк». Ворошилов отослал это письмо секретарю ЦК КПСС по идеологии Михаилу Суслову и заведующему Отделом культуры ЦК КПСС Дмитрию Поликарпову. Однако ввиду того, что приглашение Бурлюков было санкционировано на самом высоком уровне постановлением Секретариата ЦК КПСС, делу ход не дали, опасения Вучетича сочли необоснованными. Да и не мог Бурлюк устраивать «пьяных ночей» с молодёжью — во-первых, он никогда таким не занимался; во-вторых, за ним неусыпно следили; а в-третьих, у него не было на это денег.

После вечера в Библиотеке-музее Маяковского Бурлюки провели ещё четыре дня в Москве, ездили писать картины в Кунцево, где когда-то была их дача, вновь съездили к Асеевым в Переделкино, встретились там с Марией, Надеждой и Верой Синяковыми, а 14 мая улетели на месяц в Крым. В полдень они приземлились в Харькове, откуда добрались до Симферополя. В том же 40-м номере журнала «Color & Rhyme» Бурлюк писал: «Теперь, через 55 лет, вместе с моей дорогой Марусей я возвратился сюда как завоеватель жизни, почётный гость, расходы по путешествию которого все оплачены, чтобы осваивать красоты моего любимого Крыма. Я прибыл сюда со своим “секретарём”, проживаю первым классом, со всем воображаемым комфортом».

Этим секретарём была новая сопровождающая, Надежда Ивановна Нечаева, которая хорошо владела английским и французским языками. Конечно же, она сообщала о каждом их шаге в Иностранную комиссию Союза писателей. Вот фрагмент из отчёта:

«Художник и писатель Давид Бурлюк и его супруга Мария Бурлюк гостили в советском Крыму (Ялте) с 14 мая по 12 июня включительно. За этот период Давид Бурлюк с супругой бывали в Ливадии, Гаспре, Алупке, Симеизе, Кацевели, Гурзуфе, Артеке, Алуште, Бахчисарае, Планерном (Коктебель). Художник сделал более двадцати больших полотен (6080) маслом, а также массу акварелей, работая ежедневно по пяти-шести часов в день. Супруга Д. Бурлюка всегда сопровождала его в поездках и неотлучно оставалась около него, пока он работал. Художник писал виды Айпетри, Могаби, панораму Ялты, Гурзуф, Бахчисарай, старые улицы и дома, скалы и море.

Попытки сопровождающего обратить внимание гостя на новый Крым, как здравницу советских трудящихся, оставались безуспешными. Во время поездок по различным районам Крыма гости постоянно сравнивали его то с Италией, то с Филадельфией, с Калифорнией и т. д.