Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

“Посмотри, папочка, это совсем как на Капри!”, “А это же настоящая Флоренция” и т. д. На неоднократные возражения сопровождающего, что Крым обладает своеобразной только ему свойственной красотой, Бурлюк всегда говорил, что это неправда, что природа везде одинакова, что же касается построек, то старые дома скопированы с итальянских и турецких, а все новые (особенно заново выстроенные посёлки) являются точной копией американских ферм. Мария Бурлюк очень любила вести беседы с шофёром такси, а также с людьми, которые часто окружали художника, чтобы посмотреть, как он работает. В таких беседах Мария Бурлюк с восторгом говорила об Америке, об американском образе жизни: “Америка великая страна. Это самая богатая страна в мире. На неё работает вся Европа. Все другие страны находятся в её подчинении”. И почему-то с особенной ненавистью часто говорила о Франции, называя её ничтожной, а французов жалкими и продажными торгашами.

С другой стороны, Давид и Маруся Бурлюк восхваляли Советский Союз, называя советских людей мультимиллионерами, самыми счастливыми и самыми богатыми людьми в мире. С возгласами восторга они нередко обращались к совершенно незнакомым людям, предупредив их предварительно, что они американцы, приехавшие спустя сорок лет посмотреть на родной край. Подчёркивание того, что он американский подданный, и следовавшее затем восхваление Советского Союза и его грандиозных достижений нередко вызывали резкие, а иногда и грубые ответы со стороны зрителей, следивших за работой художника.

<…> Отличительной чертой Д. Бурлюка является его болезненное стремление к саморекламе. Он был явно огорчён, что крымская газета, сообщив о его приезде в Ялту, написала “поэт и художник”, а не “всемирный” или по крайней мере “знаменитый” поэт и художник. Бурлюк был крайне удивлён, что за первую неделю пребывания в Ялте никто не пришёл к нему, чтобы выразить свой восторг как поэтом и художником. При каждом удобном случае он заговаривал с незнакомыми людьми и отрекомендовывался следующим образом: “Давид Бурлюк, учитель Маяковского, великий художник”».

Конечно же, Давид Давидович догадывался о «двойном назначении» сопровождающей. Когда они были в гостях у скульптора и художника Николая Савицкого и «секретарь» вышла из комнаты, Бурлюк посмеялся над «трогательной» заботой компетентных органов — неужели ему нужен переводчик? Но при Надежде Нечаевой он был исключительно корректен, более того, вообще избегал разговоров на скользкие темы. Когда в Гурзуфе, в Доме творчества художников, его попросили рассказать об Америке, он сказал, что ни на какие вопросы он отвечать не станет, так как политикой не занимается, а если бы занимался, то был бы в настоящее время не в Гурзуфе, а в Организации Объединённых Наций и получал бы большие доллары. Вместо этого он сказал:

«Я буду рассказывать вам о себе. 17 лет назад я, наконец, добился признания и полной финансовой независимости. За 12 лет в Америке было продано 2500 моих картин. Нет плохих и хороших картин. Картина это товар; раз её покупают и платят за неё большие деньги, значит, она хороша. Великий художник может позволить себе всё; что бы он ни намалевал, всё будет великолепно и всё купят. Я велик и знаменит. Мои картины стоят не меньше 500 долларов каждая. В Америке искусство на большой высоте. Только в Нью-Йорке 150 картинных галерей. 300 000 студентов обучаются живописи. Большой популярностью пользуется абстрактная живопись, т. е. чем больше нельзя ничего понять, тем дороже это стоит».

Конечно, после таких слов желание продолжать общение у советских художников полностью пропадало — срабатывал инстинкт самосохранения. Похоже, Давид Давидович притворялся, называя советских людей мультимиллионерами, — после встречи со своим давним знакомым, одним из старейших крымских художников Анатолием Мартыновым, он специально заехал к нему домой и, увидев, в какой нищете тот живёт, купил у него четыре миниатюры, сильно того смутив. Правда, приехав в Гурзуф, не удержался и рассказал художникам, что поддержал живущего в страшной бедности старика.

Июнь был холодным и дождливым. Поработать на пленэре удалось лишь несколько дней. Бурлюки, как обычно, каждый день куда-то ездили. Они побывали в Доме творчества писателей, бывшей усадьбе Максимилиана Волошина, с которым Бурлюк познакомился ещё в начале века в Париже. «Вместе с Марусей мы верим в силу “предметов” над нашей жизнью», — писал Бурлюк. «Наш друг Попов в 1928 году отправил нам из Уфы три небольшие акварели Волошина, и они висели у нас в спальне в Hampton Bays в Лонг-Айленде, а сейчас мы видим эти же самые пейзажи перед собой в Коктебеле и поражены дикой красотой линий гор, подобно Ровелло в Италии, где Вагнер, вдохновлённый горами, создал свою великую “Gotterdammerung”, или “Божественные сумерки”».