Читаем Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения полностью

В своём последнем отчёте «наверх» Надежда Нечаева подчёркивала «неправильную» позицию Бурлюка. По её словам, он поднимал тосты за великую Америку и её президента, заявлял, что хорошо сделал, что уехал из России, так как теперь богат и независим. И вообще в поездке по СССР для него было главным то, что он сможет показать Америке русскую экзотику и похвастаться перед своими собратьями, что был первым художником, которого с такими почестями пригласили в СССР.

Безусловно, помимо действительной ностальгии и любви к родине, Давид Бурлюк жаждал почестей, которые, как он считал, давно заслужил, но которыми советская власть вовсе не спешила его одаривать. И, конечно же, ему хотелось произвести впечатление на друзей и почитателей в США. Ему важно было подтвердить, что статус «отца российского футуризма» не является выдумкой.

У Союза писателей были другие задачи. Им нужно было новое лицо, новый симпатик Советского Союза в США, который будет превозносить там советскую действительность и рассказывать о социализме с «человеческим лицом». Но прочитав доклады «сопровождающих», Борис Полевой понял, что Бурлюк — неподходящий объект для «вербовки» и использовать его в пропагандистских целях бессмысленно. Слишком уж самобытным и нетипичным он был. Стало очевидно, что он является патриотом Америки, а в СССР приехал вовсе не из интереса к современному советскому искусству, которое считал отсталым. В итоге обещание издать сборник стихотворений так и осталось обещанием, а все хлопоты Бурлюка по организации выставки его работ в советских музеях тоже оказались безрезультатными, даже невзирая на его намерения подарить несколько десятков работ Третьяковской галерее.

10 декабря 1957 года Бурлюк, как обычно, превознося свои успехи перед родственниками, написал Константину Безвалю такие строки:

«…Когда мы были в СССР, из Сибири возвращались жертвы сталинск. террора — десятками сотен… Ну довольно об этих мраках! Ты пишешь, что мы с тобой говорили на разных языках… никаких разностей нет, только я никогда не был активистом, оружия в руки не брал: я “толстовец”; я — сторонник мира и никогда ни в каких партиях не состоял — поэтому и теперь как американец — могу путешествовать всюду, куда наш президент “считает нам полезным” поехать или куда наш паспорт даёт право въезда и выезда.

Мы американцы — пацифисты; мы наблюдатели, созерцатели и наши интересы — искусства: живопись и литература».

Возвратившись в Нью-Йорк на теплоходе «Кунсхолм», Давид Давидович устроил посвящённую поездке в СССР выставку картин в «ACA Gallery» (12 ноября — 1 декабря 1956 года). Постепенно он начал приводить в порядок свой архив и отправлять материалы Лили Брик, Катаняну и Библиотеке имени Ленина в Москве. В отчёте о поездке в СССР, опубликованном в 33-м и 34-м номерах «Color and Rhyme», он писал о России много хорошего, отметив поголовную грамотность и невероятную любовь к чтению. Правда, подчеркнул и то, что «сильно обогатился язык простых людей и огрубел язык интеллигенции».

Поездка во всех смыслах была эпохальной. Одним из неожиданных её результатов стало знакомство Бурлюка со множеством молодых и не очень художников, на которых он в той или иной степени оказал влияние — если не своим творчеством, то своей личностью. Были среди новых знакомых и критики (например, Николай Иванович Харджиев), и краеведы, и просто увлечённые искусством и литературой люди. После возвращения из СССР у него завязалась с новыми знакомыми огромная переписка, которая постепенно сильно сократилась, в первую очередь из-за боязни со стороны советских корреспондентов. Во-первых, почти все письма перлюстрировались КГБ. Во-вторых, Бурлюк сам иногда писал опасные вещи. Например, поэту Осипу Колычеву он написал о том, что Россия и Москва в сравнении с Европой и Америкой провинциальны. Разумеется, Колычев обиделся и обвинил Бурлюка в «непочтении к революции». На этом переписка прервалась. Ну а что ещё мог написать в такой ситуации Колычев, знавший, что письма читает не он один?

И тем не менее во всём была своя польза. Бурлюк «пошёл по рукам». Именно у Колычева взял его адрес писатель, автор мемуаров Леонард Гендлин, который встретился с Давидом Давидовичем и Марией Никифоровной во время их второго — и последнего — визита в СССР в 1965 году и оставил об этом замечательные воспоминания.

Но до этого неугомонные Бурлюки успели несколько раз съездить в Европу и совершить кругосветное путешествие.

Глава тридцать первая. Две поездки в Чехословакию и кругосветное путешествие

Верите ли вы, читатель, в теорию «шести рукопожатий»? Я, например, верю. И недавно в очередной раз убедился в её действии, разыскав в Праге тот самый дом, в котором дважды, в 1957-м и в 1962-м, побывали Давид Давидович и Мария Никифоровна. В этом доме, построенном Вацлавом Фиалой-старшим, с 1930-х жило несколько поколений семьи Фиала, а в наше время живут внучки Марианны Бурлюк и её невестка. С 1956-го по 1968-й жила в доме и Людмила Кузнецова-Бурлюк.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932
Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932

Сюрреалисты, поколение Великой войны, лелеяли безумную мечту «изменить жизнь» и преобразовать все вокруг. И пусть они не вполне достигли своей цели, их творчество и их опыт оказали огромное влияние на культуру XX века.Пьер Декс воссоздает героический период сюрреалистического движения: восторг первооткрывателей Рембо и Лотреамона, провокации дадаистов, исследование границ разумного.Подчеркивая роль женщин в жизни сюрреалистов и передавая всю сложность отношений представителей этого направления в искусстве с коммунистической партией, он выводит на поверхность скрытые причины и тайные мотивы конфликтов и кризисов, сотрясавших группу со времен ее основания в 1917 году и вплоть до 1932 года — года окончательного разрыва между двумя ее основателями, Андре Бретоном и Луи Арагоном.Пьер Декс, писатель, историк искусства и журналист, был другом Пикассо, Элюара и Тцары. Двадцать пять лет он сотрудничал с Арагоном, являясь главным редактором газеты «Летр франсез».

Пьер Декс

Искусство и Дизайн / Культурология / История / Прочее / Образование и наука
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное
Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции
Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции

Это книга об удивительных судьбах талантливых русских художников, которых российская катастрофа ХХ века безжалостно разметала по свету — об их творчестве, их скитаниях по странам нашей планеты, об их страстях и странностях. Эти гении оставили яркий след в русском и мировом искусстве, их имена знакомы сегодня всем, кого интересует история искусств и история России. Многие из этих имен вы наверняка уже слышали, иные, может, услышите впервые — Шагала, Бенуа, Архипенко, Сутина, Судейкина, Ланского, Ларионова, Кандинского, де Сталя, Цадкина, Маковского, Сорина, Сапунова, Шаршуна, Гудиашвили…Впрочем, это книга не только о художниках. Она вводит вас в круг парижской и петербургской богемы, в круг поэтов, режиссеров, покровителей искусства, антрепренеров, критиков и, конечно, блистательных женщин…

Борис Михайлович Носик

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Мировая художественная культура / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное