Читаем Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения полностью

Пражский семейный архив оказался маленьким сокровищем, дополнившим образ Давида Бурлюка. Ведь с родными он был свободен и открыт и в переписке с ними мог позволить себе писать то, что было неуместно в переписке с любыми другими знакомыми и друзьями. И достоинства его, и недостатки проявились тут в полной мере.

А вывели меня на этот семейный архив и сам дом поиски информации о Людмиле Кузнецовой-Бурлюк. Обнаружилась поразительная вещь — если о братьях-Бурлюках было написано немало, то о сёстрах Людмиле, Надежде и Марианне имелись лишь отрывочные и крайне противоречивые сведения. К моменту начала моих поисков о Людмиле Кузнецовой-Бурлюк было известно неприлично мало, с датой смерти была путаница. Было лишь известно, что она умерла в Праге. Как она туда попала? Где жила до этого? Продолжала ли заниматься живописью? Даже в специальных изданиях, посвящённых русскому авангарду, какие-либо сведения о ней заканчивались 1908 годом. Конечно, меня это зацепило. Захотелось разгадать загадку.

Начал с архива города Праги. Оказалось, что там хранятся сведения лишь о людях, умерших до 1925 года. В архиве мне посоветовали найти отделение реестра (ЗАГС) по месту жительства Людмилы Кузнецовой, где должны храниться сведения о том, где именно она жила и когда умерла. Но в какое именно отделение ехать, ведь в Праге множество районов?

Поиск в Национальной и Славянской библиотеках тоже не дал никаких результатов. Словно бы и не жила Людмила Кузнецова-Бурлюк в Праге.

И тут мне повезло. Мой друг Игорь Померанцев, известный поэт и эссеист, более тридцати лет работающий на радио «Свобода», познакомил меня с сотрудницей украинской редакции Оксаной Пеленской, автором книги об украинских художниках в Чехословакии. Оксана рассказала, что в конце 80-х она побывала в семье известных чешских художников и искусствоведов Фиала и вроде бы старший из семьи, художник Вацлав Фиала, был женат на сестре Давида Бурлюка.

Воодушевлённый, я стал искать семью Фиала. Вспомнил о правиле шести рукопожатий. И оно сработало.

Собственно говоря, рукопожатий понадобилось всего три. Анна Хлебина из редакции пражского журнала «Русское слово» познакомила меня со славистом, русистом, потомком русских эмигрантов в Праге Анастасией Копршивовой, а пани Копршивова дала адрес, по которому семья Фиала проживала в 1957 году.

— Ну что ж, прекрасно, — подумал я. — По крайней мере, сфотографирую дом, в котором они тогда жили.

На следующее утро я помчался по указанному адресу. Первым делом провёл почти час на местном кладбище, безуспешно пытаясь найти надгробие с именем Людмилы — до тех пор, пока смотритель не вышел из своего домика и не начал с подозрением на меня глядеть. Тогда отправился по указанному адресу. Увидел дом, сфотографировал его, подошёл поближе — и обнаружил на звонке надпись «Фиаловы».

И я позвонил. Ко мне вышла женщина лет пятидесяти, как потом оказалось — внучка Марианны, Итка. Представился на чешском, рассказал, что собираю материал о Людмиле Бурлюк — и тут Итка сама перешла на русский и пригласила меня в дом. Мы сидели в саду, и я, не веря своему счастью, слушал рассказ её и её мамы, Ольги Фиаловой, вдовы искусствоведа, историка искусства Владимира Фиалы, сына Вацлава и Марианны. Рассматривал старые фотографии, читал десятки писем и рукописей Давида Бурлюка и понимал, что всё услышанное нужно поскорее записать и опубликовать.

Именно Владимир разыскал в середине 1950-х адрес Людмилы, а затем и её саму. Потеряв мужа и трёх сыновей, она жила у подруги в Саратове без денег и документов. Фиала решили забрать её к себе. Осенью 1956-го она переехала в Прагу, где прожила двенадцать счастливых лет. Наконец она могла не думать о крыше над головой и не заботиться о ежедневном поиске денег на жизнь.

К тому моменту Вацлав Фиала стал признанным на родине мастером. Вскоре после возвращения в Прагу, в 1923 году, он поступил в Академию художеств, где учился у Макса Швабинского. Фиала был в первую очередь известен как график — широко известны его иллюстрации к русским сказкам, повестям Пушкина, произведениям Низами, Старославянский цикл цветных литографий. В 1927–1928 годах Вацлав Фиала жил и работал в Париже, а в 1938 году оформил чехословацкий павильон на Всемирной выставке в Нью-Йорке, создав диораму «Инаугурация президента Вашингтона в 1789 году». Он был награждён множеством наград, в том числе серебряной медалью на Всемирной выставке в Париже в 1936 году. В 1967 году Вацлав Фиала получил звание заслуженного художника ЧССР, в 1976 году был награждён орденом Труда.

Многие работы Вацлава Фиалы были растиражированы в Чехословакии на открытках. Одна из таких работ — портрет Давида Бурлюка, который он выполнил во время первого визита Бурлюка в Чехословакию в сентябре — ноябре 1957 года.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932
Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932

Сюрреалисты, поколение Великой войны, лелеяли безумную мечту «изменить жизнь» и преобразовать все вокруг. И пусть они не вполне достигли своей цели, их творчество и их опыт оказали огромное влияние на культуру XX века.Пьер Декс воссоздает героический период сюрреалистического движения: восторг первооткрывателей Рембо и Лотреамона, провокации дадаистов, исследование границ разумного.Подчеркивая роль женщин в жизни сюрреалистов и передавая всю сложность отношений представителей этого направления в искусстве с коммунистической партией, он выводит на поверхность скрытые причины и тайные мотивы конфликтов и кризисов, сотрясавших группу со времен ее основания в 1917 году и вплоть до 1932 года — года окончательного разрыва между двумя ее основателями, Андре Бретоном и Луи Арагоном.Пьер Декс, писатель, историк искусства и журналист, был другом Пикассо, Элюара и Тцары. Двадцать пять лет он сотрудничал с Арагоном, являясь главным редактором газеты «Летр франсез».

Пьер Декс

Искусство и Дизайн / Культурология / История / Прочее / Образование и наука
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное
Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции
Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции

Это книга об удивительных судьбах талантливых русских художников, которых российская катастрофа ХХ века безжалостно разметала по свету — об их творчестве, их скитаниях по странам нашей планеты, об их страстях и странностях. Эти гении оставили яркий след в русском и мировом искусстве, их имена знакомы сегодня всем, кого интересует история искусств и история России. Многие из этих имен вы наверняка уже слышали, иные, может, услышите впервые — Шагала, Бенуа, Архипенко, Сутина, Судейкина, Ланского, Ларионова, Кандинского, де Сталя, Цадкина, Маковского, Сорина, Сапунова, Шаршуна, Гудиашвили…Впрочем, это книга не только о художниках. Она вводит вас в круг парижской и петербургской богемы, в круг поэтов, режиссеров, покровителей искусства, антрепренеров, критиков и, конечно, блистательных женщин…

Борис Михайлович Носик

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Мировая художественная культура / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное