Читаем Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения полностью

Выставка продлилась до 2 июня. К этому времени Бурлюки уже были в Италии. 5 апреля из Брисбена они улетели в Сидней и 10 апреля на пароходе «Ориана» отправились дальше с остановками в Перте, Коломбо и Адене. 30 апреля приплыли в Италию, в Позитано. 1 июня Давид Давидович писал Никифорову: «Мы в Италии один месяц. Я написал около 20 маслом картин и 20 акварелей». Интересны фрагменты из письма от 11 июня: «Мы посетили Сорренто, и я зарисовал дачу княгини Марии Волконской, подруги и покровительницы Ал. М. Горького, когда он в советской контрэмиграции колебался, вернуться ли ему в СССР… С 1923 г. по 1929 Горький был в Италии, пока было возможно финансово жить вне Родины. Всё, что я пишу, не является очернением А. М., только так, как это было. Горький был чересчур тесно, успешно, близко, связан с дореволюционной русской, с классом богатеев, скирмунтов и богачей, издателей и меценатов того времени».

Из Позитано Бурлюки переехали в Неаполь, откуда планировали отправиться в Грецию. Но, изменив в очередной раз планы, в последний день июня 1962 года они прилетели в Прагу. Это был их второй — и последний, — визит в Чехословакию после пятилетнего перерыва.

Утром 30 июня Давид Давидович и Мария Никифоровна ещё были в Неаполе. Вот что писали они в Тамбов из отеля «Виктория»: «Мы 30-го июня вылетаем в 8–20 утра via Rome в Прагу, и в 2–15 после полудни с Божьей помощью надеемся быть там. 26 июля из Шербурга на Queen Elizabeth dec 1 °C. cabin 72 плывём домой, New York, куда прибудем 31 июля восвояси, где мы не были с 1-го декабря 1961 года. Мы потратили 6000 дол. на билеты вокруг света Нью-Йорк, Флорида, Лос-Анджелес, Австралия, Индия, Египет, Неаполь, Прага, Париж и Нью-Йорк и потратили 8000 долларов на жизнь. Всё около 15 000 долларов. Наконец искусство Бурлюка — Маяковского дало нам этот триумф, успех и признание».

Давида Давидовича нужно было действительно очень любить, чтобы выдерживать такой поток бахвальства и самолюбования!

2 июля Бурлюки пишут Никифорову уже из Праги, из отеля «Ялта»:

«…После экватора, тропиков, Австралии, Италии — здесь опять опальтогены и осведерены. Серое небо. Сегодня надеюсь начать писать красками. Триумф Бурлюка и его искусства. Асеев. Памятник, воздвигнутый народом, а не правительством.

Перелёт в субб. 30-го июня из Неаполя с остановками в Риме, Вене в Прагу на высоте 24 000 fut. был краток.

Полёт для нас, летавших 1954 г. из Танжера в Гибралтар, Майорка — Барселона, Мадрид — Париж, Москва — Харьков, Харьков — Симферополь, Ленинград — Рига, Рига — Стокгольм, Лос-Анджелес, Брисбейн — Сидней, теперь не был новинкой. 24-го июля мы летим отсюда Париж. 26-го на Квин Элизабет <…> плывём домой».

По сравнению с первоначальным планом маршрут кругосветного путешествия существенно изменился. Из него исчезли Греция и Англия — привидения так и остались ненаписанными. Твёрдым осталось лишь желание встретить 80 лет в кругу семьи, с сёстрами, в Праге.

Писатель Иржи Тауфер, с которым Бурлюк встречался во время обоих визитов в Прагу, опубликовал о нём статью в журнале «Культура», которую Бурлюки отправили в Тамбов вместе с несколькими семейными фотографиями. Подпись под одной из них гласила:

«22. VII. 62 Praha. <…> Дорогой сын НАН. Сидим и пьём здоровье новорождённого дедушки Русск. сов. Футуризма и вспоминаем Родину, друзей и Вас, дорогой Коля!»

Дедушка русского советского футуризма!..

Впечатления о встрече Тауфер описал в своём эссе «Давид Бурлюк», которое вошло в книгу «Портреты и силуэты». Вот несколько отрывков из него:

«В Прагу Бурлюк приехал совсем пожилым человеком. Но странная угловатость его широкоплечей фигуры и какая-то громоподобная энергия всех его жестов, движений, отмечавшаяся ещё Лившицем, который писал о человеке едва ли тридцатилетнем, мешали, как и в те далёкие времена, правильно определить его возраст.

<…> Он всё время в работе. Даже когда принимает гостей. Его сестра, художница Людмила Кузнецова, писала в своих воспоминаниях о происхождении семейной фамилии из татарского слова, означающего “цветущий сад”. <…> Но, наблюдая за Давидом Давидовичем, начинаешь думать, что фамилия этого неугомонного человека произошла, как бывало в стародавние времена, из прозвища, что она образована от русского глагола “бурлить”, связанного с “бурей”, “бурлением”, “клокотанием”. <…> Бурлюк всё время чем-то занят. То он набрасывает карандашом и раскрашивает портрет кого-нибудь из присутствующих, то по памяти воспроизводит один из своих типичных рисунков двадцатых годов — кубистический пейзаж, разделённый на сегменты, полные домиков, прудиков, гусят, красочных коров и лошадей».

Давид Бурлюк действительно был неугомонным. В свои восемьдесят он непрерывно работал. Писал картины и стихи, издавал журналы, выступал… И бесконечно путешествовал. Для сохранения своего имени в веках нужно было жить долго и работать много. Давид Давидович старательно держал слово, данное Валентину Булгакову, а в плодовитости равнялся на Уильяма Тёрнера.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932
Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932

Сюрреалисты, поколение Великой войны, лелеяли безумную мечту «изменить жизнь» и преобразовать все вокруг. И пусть они не вполне достигли своей цели, их творчество и их опыт оказали огромное влияние на культуру XX века.Пьер Декс воссоздает героический период сюрреалистического движения: восторг первооткрывателей Рембо и Лотреамона, провокации дадаистов, исследование границ разумного.Подчеркивая роль женщин в жизни сюрреалистов и передавая всю сложность отношений представителей этого направления в искусстве с коммунистической партией, он выводит на поверхность скрытые причины и тайные мотивы конфликтов и кризисов, сотрясавших группу со времен ее основания в 1917 году и вплоть до 1932 года — года окончательного разрыва между двумя ее основателями, Андре Бретоном и Луи Арагоном.Пьер Декс, писатель, историк искусства и журналист, был другом Пикассо, Элюара и Тцары. Двадцать пять лет он сотрудничал с Арагоном, являясь главным редактором газеты «Летр франсез».

Пьер Декс

Искусство и Дизайн / Культурология / История / Прочее / Образование и наука
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное
Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции
Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции

Это книга об удивительных судьбах талантливых русских художников, которых российская катастрофа ХХ века безжалостно разметала по свету — об их творчестве, их скитаниях по странам нашей планеты, об их страстях и странностях. Эти гении оставили яркий след в русском и мировом искусстве, их имена знакомы сегодня всем, кого интересует история искусств и история России. Многие из этих имен вы наверняка уже слышали, иные, может, услышите впервые — Шагала, Бенуа, Архипенко, Сутина, Судейкина, Ланского, Ларионова, Кандинского, де Сталя, Цадкина, Маковского, Сорина, Сапунова, Шаршуна, Гудиашвили…Впрочем, это книга не только о художниках. Она вводит вас в круг парижской и петербургской богемы, в круг поэтов, режиссеров, покровителей искусства, антрепренеров, критиков и, конечно, блистательных женщин…

Борис Михайлович Носик

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Мировая художественная культура / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное