Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Очень важно без отсрочки,
Ежедневно, в сырь и в ясь,
Не лениться в книгу строчки
Метить, Дуся, не скупясь.
Коль писать о дне отложишь —
Позабудется деталь,
И забывчивости рожи
Правду вмиг отгонят вдаль.
И дневник тогда утратит
Свежесть, ласковость цветка.
Дни бегут, как мчатся тени,
Чтобы выросли века.

Дневниковые записи Марии Никифоровны были позже опубликованы в «Color and Rhyme». Давид Бурлюк считал их «литературой факта», которая представляет интерес для читателя «как живая повседневность жизни семьи иммигранта, предоставленной само себе в Новом Свете, новой стране, без языка, поддержки друзей и внимания» («Color and Rhyme», № 48).

Ключевое слово тут — «внимание».

«Сквозь сеть штрихов быта каждодня автором выводятся типы и характеры описываемых лиц; встречи с именами, известными в России и Америке; записи рассказов и случаев жизни; показан путь неустанного труда в делах культурного совершенствования, творчества, приведшего семью иммигранта, художника, писателя к финальной победе над нуждой и моментами отчаяния.

Терпение, труд, время и удача».

Эти слова вполне могут быть девизом самого Давида Бурлюка.

Глава третья. Гимназические Годы

Гимназические годы, с 1893-го по 1899-й, Давид Бурлюк провёл в трёх городах — Сумах, Тамбове и Твери.

В Государственном архиве Тверской области хранится дело гимназиста Давида Бурлюка. Среди документов дела есть письмо директора Александровской Сумской гимназии своему коллеге в Твери от 10 ноября 1898 года, в котором сообщается, что «бывший ученик вверенной мне Александровской Сумской гимназии, Давид Бурлюк, поступил в 1893 году в августе по экзамену в 1-й класс, но, по болезни, не посещал уроков в течение 1-й четверти 1893/4 учебного года и уволен за невзнос платы за учение 25 октября 1893 г.; в 1894 году в августе поступил вновь во II-й класс, учился весь год и переведён в III-й кл. в 1895 году без экзамена с наградой 2-й ступени, а 22 августа того же года по прошению родителей выбыл из гимназии и документы его 2 сентября высланы в Тамбовскую гимназию».

Сам Давид Бурлюк в своих воспоминаниях всегда указывал 1894 год как год начала учёбы в гимназии — тогда он поступил сразу во второй класс. О первой попытке поступления в 1893 году он не писал никогда.

Возможно, болезнью, которая не позволила Давиду учиться в первом классе, была болезнь глаз, о которой он вспоминал редко и неохотно? Попробуем в этом разобраться.

Болезнь глаз

О русский Полифем!
Гармонии стрекало
Твой выжгло глаз,
Музыка сладкая глаза нам разъедала,
Как мыло, и твой мык не слышен был для нас…

Елена Шварц. «Бурлюк», 1974

Художник Давид Бурлюк был одноглазым. Он написал около 20 тысяч картин (его собственные подсчёты), видя только правым глазом. Левый глаз, к которому он позже будет часто прикладывать знаменитый лорнет, был искусственным. Таким образом Давид Давидович хотел скрыть свой недостаток. Хотя иногда он прикладывал лорнет и к здоровому, правому глазу — словно эпатируя публику своим недостатком. Но так было редко, и на большинстве фотографий и портретов он позирует вполоборота, со стороны здорового глаза.

Обстоятельства, при которых он потерял глаз, долгое время были неизвестны. Сам он об этом ни писать, ни рассказывать не любил. Я расспрашивал его невестку, Ольгу Фиалову, которая встречалась с ним дважды в Праге и хорошо помнила все детали их общения. По её словам, Давид Бурлюк ни разу никому не сказал о том, как и когда именно это произошло. Основная версия исследователей — глаз ему выбил один из братьев (чаще всего называют Николая), выстрелив случайно во время игры то ли из игрушечного пистолета, то ли из игрушечной пушки. Есть версии и о том, что брат выстрелил из женского пистолета, принадлежавшего Людмиле Иосифовне, и о том, что потеря глаза случилась во время драки.

Произошло это — если действительно произошло — в том возрасте, в котором Давид не мог не запомнить всех деталей и обстоятельств. Ведь Володя был младше его на шесть лет, а Коля — на восемь. Однако же в многочисленных воспоминаниях самого Давида Давидовича ни о драке, ни о выстреле из игрушечной пушки или пистолета нет ни слова. Пишет он только о болезни глаз и — единожды — о ранении.

Однако в пражском семейном архиве сестёр Давида Давидовича, Людмилы и Марианны, мне удалось найти новые свидетельства об этом неординарном событии. Причём написанные рукой самого Давида Давидовича.