Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Может быть, всё началось в Мюнхене и Париже, где он почувствовал дыхание перемен? А интеллект его отмечался практически всеми современниками. Аристарх Лентулов говорил о том, что Бурлюк был колоссальным знатоком искусства с совершенно несусветной эрудицией. Николай Харджиев писал по поводу полемики Бурлюка с Бенуа: «Письмо Д. Бурлюка поражает не только глубокой осведомлённостью в вопросах искусства, но и “боевым” сознанием ответственности за судьбы русского новаторства». Харджиев вообще сравнивал его с Гийомом Аполлинером — а такое сравнение дорогого стоит: «Историческая роль Давида Бурлюка как организатора группы молодых новаторов-художников и поэтов (будущих кубо-футуристов) чрезвычайно значительна. В этом отношении он может быть поставлен в один ряд с Гийомом Аполлинером».

Эти самые первые опубликованные заметки молодого Бурлюка об искусстве важны тем, что в них он определил несколько ключевых для себя позиций, которых будет придерживаться и в дальнейшем.

Во-первых, он уже видит себя пророком нового искусства и воспевает новаторство.

Во-вторых, убеждён, что новое искусство рождается вне стен академических мастерских. Возможно, поэтому он и забросил надолго — до 1910 года — учёбу, да и вернулся к ней исключительно с целью прагматической, чтобы получить диплом.

В-третьих, он искренне убеждён в том, что общество должно финансово поддерживать одарённых людей. Как тут не вспомнить строки из его опубликованного в 1916 году в сборнике «Четыре птицы» стихотворения «Мы должны б помещаться роскошном палаццо»:

Мы должны б помещаться роскошном палаццо
Апельсиновых рощ золотых Гесперид.
Гармоничным стихом, наготой упиваться,
Но не гулом труда, не полётом акрид.

А главное, он искренне убеждён, что искусство — это душа общества. Эта убеждённость позволит ему пронести свою страсть к искусству через все жизненные испытания.

Январская выставка 1905 года в Херсоне и сопутствующие ей публикации стали для Давида Бурлюка точкой отсчёта, первым появлением на публике как теоретика и организатора. После этого его выставочная активность будет только нарастать.

Тем временем в России разгоралась революция, которая отразилась и на семье Бурлюков. К весне 1905 года Давид Фёдорович нашёл место в имении Нагорная Полтавской губернии, около Константинограда, владельцами которого были «крепостники и отчаянные черносотенцы» Бискупские. «Работаем здесь: я, Владимир, Людмила и наша матушка, в четыре кисти… Без конца… Неустанно пишу портреты со своей матушки». Людмила приехала на лето из Санкт-Петербурга, Владимир — из Киева.

«Это время в моей живописи отмечено отчаянным реализмом. Каждая веточка, сучочек, травка — всё выписано», — вспоминал Давид Бурлюк. Ряд написанных тем летом пейзажей был продан в 1911 году на втором «Салоне» Издебского. Он стал бережнее относиться к своим работам — до этого лета этюды часто писал на одном и том же холсте, снимая прежний этюд ножом или просто стирая о песок.

Осенью вспыхнула всероссийская забастовка. Бискупский, ненавидевший Бурлюка-старшего «за либерализм», в двадцать четыре часа выставил всю семью из имения, и «по первому снегу, на санях, через сёла и станции, охваченные первым трепетом пламени отдалённой революции», они поехали в Харьков.

За что же первым делом берётся в Харькове Давид Бурлюк? Конечно, за организацию новой выставки: «По прибытии в Харьков, по улицам, где ещё кое-где не просохла кровь жертв расстрелов подавленного восстания, я уже бегал, ездил на извозчике, уговаривая всех харьковских художников, и в залах Дворянского собрания организована была под фирмой прогрессивного тогда Медицинского общества… большая выставка в пользу голодающих».

Это была VII выставка картин Общества харьковских художников (26 февраля — 23 марта и 4–9 апреля 1906 года).

Четыре важных, характерных момента — в выставке участвовали уже трое Бурлюков: Давид, Людмила и Владимир; участие в выставках «всей семьёй» станет для Бурлюков настолько характерным, что критики будут писать об этом иронически; выставлены были в том числе и новаторские работы, обруганные уже самыми первыми критиками; работ было очень много; ну и, наконец, Давиду удалось «соединить два враждовавших общества художников в одно». Этот дар объединять талантливых, зачастую гениальных людей присущ был Бурлюку на протяжении всей жизни.