Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

— Бурлюки ездили в экспедиции с основателем Херсонского музея древностей Гошкевичем, — продолжает Игорь. — От него они узнали, что Чернянка находилась как раз на северной окраине Гилеи. Гошкевич объяснял это несколькими факторами. Во-первых, с 1850 года на территории Чернянки рос единственный в округе фруктовый сад, как раз на территории низины, где сейчас озеро, — и рос почти безо всякого орошения. На юге это практически невозможно. Когда вода сегодняшнего озера начала заполнять под, верхушки деревьев ещё долго выглядывали из неё. По ту сторону озера — уже пески, там ничего не росло до тех пор, пока на них не начали специально сажать деревья. Теперь это Цюрупинские леса. До этого там была просто пустыня, а дальше к морю шли солончаки. Выше — Новая Каховка, вся на песках. Ещё дальше — Любимовка, камни и глина. Поэтому любые торговые караваны проходили раньше через Чернянку. Здесь же встречались в давние времена предводители племён. Место было сакральным, мистическим. Это была точка пересечения всех путей — место с высокими деревьями, которые здесь буйно росли. Ничего похожего в округе просто не было.

Возможно, это прикосновение к истории и стало мистическим образом причиной того, что небольшое село в украинской провинции дало огромный толчок русскому и украинскому авангарду?

Безусловно, всё это не могло не оказать влияния не только на Бурлюков, но и на их гостивших в Чернянке друзей. Нарождающийся российский авангард искал свои корни, отличные от корней западных. «Будетляне» хотели во что бы то ни стало отличаться и от итальянских футуристов, и от французов, доминировавших на живописной карте Европы. И территория древней Скифии стала той землёй, на которой произросло новое российское искусство. Не случайно Наталья Гончарова заявляла, что скифские каменные бабы — это кубистические произведения.

«Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы!» — вполне могли в запале воскликнуть русские футуристы. Правда, «скифы» были выучены на западных образцах. «Если не все будетляне, то большая часть их путалась в сложных счетах с Западом, предвосхищая своим “восточничеством” грядущее “скифство”», — писал Лившиц.

Интересно, что, по Геродоту, скифы жили до исседонов, а за исседонами обители одноглазые аримаспы… «В других, менее древних курганах Владимир, в летние месяцы вдохновенно предававшийся раскопкам, находил скифские луки и тулы и вооружал ими своих одноглазых стрелков на смертный бой с разложенными на основные плоскости парижанками», — вспоминал Лившиц.

Найденные в Чернянке и её окрестностях древности послужили не только источником вдохновения, но и рабочим материалом. Работая над картиной «Святослав», Давид Бурлюк включил в неё «золото, древнее керченское стекло, киммерийские черепки, металл».

Плодородная и изобильная Чернянка как нельзя больше подходила движимому «инстинктом эстетического самосохранения» Бурлюку. Он написал там сотни холстов, десятки стихотворений. И не только стихотворений — под впечатлением о поездке в Скадовск и на остров Джарылгач он начинает писать «Морскую повесть», которую окончит уже во Владивостоке в 1919 году и опубликует впервые в 1920-м в газете «Дальневосточное обозрение». Удивительно, но факт — после переиздания «Морской повести» в Херсоне Джарылгачский маяк, который уже готовились спилить на металлолом, сохранили, и теперь он стал местной достопримечательностью. Как же, сам Бурлюк о нём написал! Мог ли о таком подумать сам Давид Давидович?

А в 1907 году Бурлюк написал стихотворение, возможно, навеянное той самой поездкой:

Над зелено пенной зыбью
Пролетают альбатросы
Чайки ловят стаю рыбью
В снасти впутались матросы

В море зыблются медузы

Меж цветными кораблями
О порви с брегами узы
Взвейся сильный над морями.

Бурлюк был не только плодовитым. Он отличался удивительным умением «заражать» искусством.

Одним из первых попал под его влияние Алексей Кручёных.

Алексей Кручёных

Кручёных, по словам Хлебникова, — «Бурлюка отрицательный двойник». Они имели ряд общих черт. Оба были аполитичны (что не мешало обоим выказывать свою лояльность советской власти), оба стремились избежать войны, держаться от неё подальше. С началом Первой мировой Бурлюк уехал в Башкирию, Кручёных, «зная эту лавочку», — на Кавказ. Оба прожили долгую жизнь и продолжали переписку вплоть до 1960-х. И оба, как ни парадоксально, оказались в советские времена изгоями у себя на родине — их имена упоминались лишь в связи с Маяковским и Хлебниковым.

Точная дата их знакомства до сих пор неясна.

«В 1907 году выставки в Херсоне, причём Алексей Кручёных был моим другом тогда», — писал в своих воспоминаниях Бурлюк.

«В 1907–08 гг. я начал работать с многочисленными Бурлюками и Бурлючихами, пропагандируя живописный кубизм в южной прессе», — вторит ему Кручёных в «Автобиографии дичайшего». Правда, дату самого знакомства он указывает другую, более раннюю: