Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

«Познакомился я с Бурлюками ещё в Одессе. Насколько помню, в 1904–05 гг. существовавшее там общество искусств устроило очередную выставку, на которой всех поразили цветные картины Бурлюков».

Конечно, ни в 1904-м, ни в 1905 году познакомиться с Бурлюками и тем более увидеть в Одессе их работы Алексей Елисеевич не мог. Это могло случиться лишь осенью 1906 года, на XVII выставке картин Товарищества южнорусских художников. Правда, весной того же года Кручёных окончил Одесское художественное училище и уехал затем в Херсон, где устроился учителем рисования, но он вполне мог приехать на выставку. В конце концов, именно с Владимиром Бурлюком познакомился в Одессе и Владимир Баранов-Россине.

Встретиться с Бурлюком Кручёных мог и в Москве осенью — зимой 1907–1908 годов, где Давид Давидович вместе с Михаилом Ларионовым устроил выставку «Венок-Стефанос», а сам Кручёных пытался поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Впоследствии Кручёных упоминал, что с Давидом Бурлюком «встретился в Москве ещё в 1908 г. Мы много беседовали об искусстве, читали друг другу свои первые хромоногие литопыты». Но и здесь он явно перепутал дату, ведь уже в первых числах января 1908-го Давид Бурлюк уехал из Москвы в Петербург, а оттуда в Чернянку. Так что время для долгих бесед с Кручёных об искусстве было у Бурлюка только в ноябре — декабре 1907 года.

Что касается пропаганды живописного кубизма в южной прессе, то комплиментарные статьи о херсонской выставке «Венок» Кручёных под своим именем и под псевдонимом «А. Горелин» публиковал в газете «Родной край» уже в 1909 году. В общем, знакомство с Давидом произошло, скорее всего, осенью 1907 года в Херсоне, а с Владимиром, возможно, годом ранее в Одессе. Но это не так важно. Важно то, что «заумь-рычала» Кручёных стал таковым именно под влиянием Бурлюка. Именно Бурлюк ввёл его в круг «будетлян» и познакомил и с Хлебниковым, и с Маяковским. Это было уже позже, после первоначальной «инициации», которая состоялась как раз на той самой выставке с работами Бурлюков и позже, в Чернянке. Вот что писал об этом сам Алексей Елисеевич:

«В нашем живописном кругу трёх братьев Бурлюков различали несколько своеобразно: Владимира звали “атлетом”, младшего — Николая — студентом, а “самого главного” — Давидом Давидовичем… Нечего говорить, что самую выставку Бурлюков и их картины я считал “своими”, кровными.

Один из моих товарищей советовал мне ближе узнать этих художников. Я ухватился за эту мысль и ещё до поездки в Москву (впервые в Москву Кручёных приехал осенью 1907-го. — Е. Д.) собрался к Бурлюкам. Они жили в огромном имении графа Мордвинова “Чернянках”…

Давид Давидович встретил меня ласково. Он ходил в парусиновом балахоне, и его грузная фигура напоминала роденовского Бальзака… Он казался мне столь исключительным человеком, что его ласковость сначала была понята мною как снисходительность, и я приготовился было фыркать и дерзить. Однако недоразумение скоро растаяло».

Кручёных описывает Бурлюка как игривого, жизнерадостного и даже простоватого; подчёркивает, что он был замечательным мастером разговора. Во время совместных пленэров он либо читал Кручёных лекции, либо декламировал вслух стихи, чаще всего Брюсова:

«Читал стихи он нараспев. Тогда я ещё не знал этого стиля декламации, и он казался мне смешным, после я освоился и с ним, привык к нему, теперь порой и сам пользуюсь им.

Кроме строчек про моторы (из Брюсова. — Е. Д.) Давид Давидович читал мне множество других стихов символистов и классиков. У него была изумительная память.

Читал он стихи, как говорится, походя, ни к чему. Я слушал его декламацию больше с равнодушием, чем с интересом. И казалось, что, уезжая из Чернянок, я заряжен лишь живописными теориями пленэра. На самом деле именно там я впервые зарядился бодростью и поэзией».

Бурлюк не только «зарядил» Кручёных поэзией, да так, что спустя несколько лет Кручёных совершенно забросил живопись, но и подсказал ему идею главного его стихотворения, знаменитого «Дыр бул щыл». После знакомства с поэмой Кручёных «Мирсконца» Бурлюк посоветовал тому написать целое стихотворение из «неведомых слов».

«Я и написал “Дыр бул щыл”, пятистрочие, которое и поместил в готовившейся тогда моей книжке “Помада”», — вспоминал Кручёных. Это событие предопределило весь его дальнейший творческий путь как основоположника и первого исследователя «заумной» поэзии. Оно стало для него точкой опоры при строительстве своего нового, «заумного» мира.