Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Как видим, даже спустя двадцать пять лет после тех первых опубликованных в херсонской газете рассуждений об искусстве Давид Бурлюк считал, что поддерживать талантливых художников должны «богачи» либо же общество, при этом художник может относиться к этим самым богачам негативно и смотреть на них свысока. Взгляды его начали меняться в начале 1940-х, с приходом материального успеха.

Но вернёмся в Петербург. По сравнению с выставкой Кульбина, «Венок-Стефанос» был более радикальным. В выставке приняли участие Давид и Владимир Бурлюки, Баранов-Россине, Лентулов, Экстер. Внимание критиков привлекли в основном работы Лентулова и Бурлюков (каждый из которых имел по отдельной комнате), в первую очередь Владимира. Он, как обычно, получил свою порцию порицаний.

«Большая часть вещей принадлежит братьям Бурлюк: Владимиру и Давиду. Оба брата задались, очевидно, целью насмешить публику. Если мы ошибаемся и если художники действительно так видят натуру, как они её изображают, то тогда придётся сделать более печальный вывод: придётся послать их к доктору», — писал журналист под псевдонимом Меценат.

Работы Владимира Бурлюка называли «наскоро намалёванными композициями дикаря», осуждали его «опыты изображать всё в стиле ковра».

Ну что же — работы Владимира уже называли до этого «витражами», мотивами для стекла, теперь назвали «коврами»; видимо, термин «клуазонизм» был русским критикам незнаком (хотя, конечно, Владимир шагнул гораздо дальше). К сожалению, до нас дошло совсем мало его работ, в которых он демонстрировал свой особый, ни на кого не похожий, радикальный почерк, не оценённый тогда критиками, зато оценённый коллегами по цеху. На той выставке в Петербурге он показал своего «Павлина», а вообще в 1908–1909 годах написал целый ряд великолепных работ, среди которых «Букет» (сейчас в Государственном Русском музее), «Фруктовый сад», «Домик в саду» и, вне всякого сомнения, написанный в Чернянке «Пейзаж (Амбары)».

На фоне Владимира работы Давида казались уже «академичными». Заступились тогда за Бурлюков двое — либеральный художественный критик Александр Ростиславов, отметивший, что именно на «небольшой выставке “Венок” ярче сказываются самые последние стремления и достижения новейшего импрессионизма», который объявил войну академизму в «самом широком понимании этого слова», и — неожиданно — Александр Бенуа.

«Я, по принятой привычке, позволю себе… вступиться за манифестантов, — писал он. — Относительно работ младшего Бурлюка, вызывающих наибольшие споры, я напомню пословицу: не любо — не слушай. Скажу, впрочем, что, как ни странны эти чудачества юного художника, как ни ясно выражено в них честолюбивое желание во что бы то ни стало обратить на себя внимание, это всё же произведения талантливого и незаурядного человека. <…> Старший из братьев Бурлюков… кажется чересчур методичным, но сколько зато в нём пытливого всматривания. Картины его имеют в себе что-то тяжёлое, известковое. Но он полны большого чувства природы и своеобразно передают грандиозное уныние степного простора».

Александр Николаевич замечательно подметил ту самую «известковость» многих холстов Давида Бурлюка, которая стала его фирменным знаком. Спустя три года Давид Давидович опубликует в сборнике «Пощёчина общественному вкусу» статью «Фактура», в которой даст свою классификацию видов плоскостей в картине. Он напишет:

«Живопись стала Свободной… раньше быв на побегушках у дурного вкуса толпы — теперь она превратилась в гордого ко всему мирскому пророка… В самой себе она находит и свои силы и своё значение… Ничто в самой себе — она не считает ничтожным. Бесконечно веря, что Её Жизнь, её силы в любви и (бесконечном использовании) 3-х элементов:

Фактуры.

Линии (построение), Плоскости.

Краски (построение)».

Да, он умел сложно и пафосно выражаться.

Поддержка со стороны Бенуа вселит в Бурлюка ложные надежды на то, что так будет продолжаться и в дальнейшем. Разочарование наступит довольно скоро. Через год.

На выставке же произошло чрезвычайно важное событие — на неё пришли Михаил Матюшин и Елена Гуро.

Матюшин и Гуро. Первые встречи

Когда хронологически, месяц за месяцем, иногда день за днём, исследуешь чью-то биографию, сквозь часто скупые строки воспоминаний проступают личность и характер героя. Хорошо видно, насколько он общителен, как ведёт себя с новыми знакомыми и что говорит о старых. Энергичен он или пассивен, ведущий или ведомый, умеет ли дружить.

Я давно уже влюблён в Давида Бурлюка как в личность — часто противоречивую, неоднозначную, но невероятно обаятельную. Конечно, у него было множество недостатков, да и характер к старости испортился (а у кого он к старости не портится?). Но у него было множество настолько симпатичных достоинств, что о них хочется рассказывать и рассказывать.

Одним из таких достоинств Давида Бурлюка было умение дружить. Мгновенно распознавал он единомышленников, людей, близких по духу, и так же мгновенно с ними сближался, и не только сближался — объединял их. Умел хранить дружбу, поддерживать друзей, не был мелочным. Общее было для него важнее различий.