Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Переписка Бурлюка с Каменским, продолжавшаяся с 1926 по 1955 год, замечательно отражает не только детали их жизни и творчества, взлёты и падения, но и вообще текущую ситуацию в СССР и США и то, как эта ситуация отражалась на судьбе близких друзей, разделённых теперь океаном. Если в 1920-х и в самом начале 30-х письма Давида Давидовича проникнуты самодовольством и удовлетворением от новой жизни, а Каменский, напротив, всё чаще просит его об организации приезда в Нью-Йорк, где можно хорошо заработать, то в 1930-х они поменялись местами. В 1940-х всё опять изменилось. Эти годы были для Каменского драматичными — у него развилась гангрена и были ампутированы обе ноги, его перестали издавать, во время войны было нечего есть («полгода не едал мяса, нет чаю-сахару, круп»), он был вынужден продавать свои вещи, чтобы прокормиться. После случившегося в 1948 году инсульта он оказался парализованным, лишился дара речи. Правая рука после инсульта так и не восстановилась.

У Бурлюка же, наоборот, дела пошли на лад — его работы стали ценить и покупать, начались регулярные ежегодные выставки в «АСА Gallery», Бурлюки купили машину, дом в Бруклине и дачу на Лонг-Айленде, стали активно путешествовать, зимы проводили во Флориде, а с 1949 года начали ездить в Европу.

Когда Давид Давидович и Мария Никифоровна в 1956 году приехали в СССР, они хотели посетить и жившего в Сухуми Каменского. Как раз в мае 1956-го Каменского навестил Константин Симонов. По словам его литературного секретаря, «старик лежит без ног и без языка, одинокий, заброшенный — от него ушли дети и жена. Лежит и ждёт, что на днях приедет к нему в гости Давид Бурлюк, который сейчас гостит в Советском Союзе и которого Каменский не видел около тридцати лет». Симонов быстро развернул кипучую деятельность, чтобы к приезду «иностранного» гостя привести в порядок и Каменского, и его жилище. Не успели. В Иностранной комиссии Союза писателей категорически не хотели, чтобы Бурлюк увидел ту нищету, в которой жил парализованный Каменский. Бурлюку сказали, что Каменский от встречи отказался, не желая предстать перед другом в таком жалком виде. С Бурлюками в Москве встретился сын Василия Васильевича, тоже Василий Васильевич. Он сделал тогда ряд портретов Давида Давидовича.

В том же году Каменского перевезли в Москву. Он скончался 11 ноября 1961 года. Только сейчас появились первые серьёзные исследования его жизни и творчества в послефутуристический период.

…А о той, самой первой встрече «родителей российского футуризма» Василий Каменский написал замечательно в «Пути энтузиаста»:

«Пришёл в самый разгар. Народу полно. Среди публики увидел знакомых: Петра Пильского и высокого, под вид семинариста, Корнея Чуковского. Шебуев их называл в журнале — Пильчуковский и Чукопильский. <…> В этот момент на другом конце зала раздался густой, брюшной, почти дьявольский хохот.

Брешко-Брешковский бегом пустился туда:

— Ну и выставка! Гомерический успех!

Я — за ним.

Там перед густой толпой стояли двое здоровенных парней. Один — высокий, мускулистый юноша в синем берете, в короткой вязаной матросской фуфайке, с лошадиными зубами настежь. Другой — пониже ростом, мясистый, краснощёкий, в короткой куртке; этот смотрел в лорнет то на публику, то на картину, изображающую синего быка на фоне цветных ломаных линий, вроде паутины, и зычным, сочным баритоном гремел:

— Вас приучили на мещанских выставках нюхать гиацинты и смотреть на картинки с хорошенькими, кучерявыми головками или с балкончиками на дачах. Вас приучили видеть на выставках бесплатное иллюстрированное приложение к “Ниве”.

— Кто приучил? — крикнули из кучи.

— Вас приучили, — продолжал мясистый оратор, — разные галдящие бенуа и брешки-брешковские, ничего не смыслящие в значении искусства живописи.

Брешко-Брешковского передёрнуло:

— Вот нахальство!

Оратор горячился:

— Право нахальства остаётся за теми, кто в картинах видит раскрашенные фотографии уездных городов и с таким пошляцким вкусом пишет о картинах в “Биржевках”, в “Речи”, в зловонных “петербургских газетах”.

Брешко-Брешковский убежал с плевком:

— Мальчишки в коротеньких курточках! Нахалы из цирка! Маляры!

Оратор гремел:

— А мы, мастера современной живописи, открываем вам глаза на пришествие нового, настоящего искусства. Этот бык — символ нашего могущества, мы возьмём на рога этих всяких обывательских критиков, мы станем на лекциях и всюду громить мещанские вкусы и на деле докажем правоту левых течений в искусстве.

— Как ваша фамилия? — спрашивали рецензенты.

— Давид и Владимир Бурлюки, — отрекомендовался вспотевший художник.

Я схватил горячую руку агитатора, и он повторил:

— Давид Бурлюк. К вашим услугам.

С этого момента мы слились в неразлучности».

Каменский уже знал Хлебникова. Бурлюки познакомили его с Кульбиным, Якуловым, Лентуловым, Ольгой Розановой, Ларионовым, Гончаровой, Татлиным, Малевичем, Филоновым, Спандиковым.

И началось.