Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Я — автор Его — Моя Биография Великого Футуриста.

Я с помощью Его создал эту книгу.

Мне надо Всё.

Моя жадность беспредельна: Я хочу славы, денег, комфорта, здоровья, любви, вина, сигар, курортов, размаха, пьянства, молодости, красок, музыки, стихов, цирков, театров, друзей.

Хочу Всего, что вокруг.

И только не хочу ни Я, ни тем более Он — власти».

Интересный момент — в автобиографию Каменский включил написанную Давидом Бурлюком главу «Каменский расковырянный кистью Давида Бурлюка».

В мае 1912-го Каменский разбился во время полёта в польском Ченстохове и чудом остался в живых. Но уже зимой на судостроительном заводе в Перми он строит водяной аэромобиль, который успешно прошёл испытания. На заработанные полётами деньги покупает участок земли, где и создаёт свою знаменитую Каменку.

Бурлюка он любил беззаветно. Даже хотел назвать своего сына в честь младшего сына Бурлюка, Никиши. Но — назвал Алексеем.

В заметке «Мои учителя» Василий Каменский указал Давида Бурлюка как своего учителя живописи. «Живопись Давида и Влад. Бурлюков изумительна по своему разнообразию, как изумительна по школам. В живописи Бурлюков поражает или строгая академичность, или смелость исканий. Каждая картина Бурлюков — красочное яркое движение (вещей), и нет берегов их художественному размаху и изобретательности».

В 1910-м они будут работать над «Садком судей», в 1913–1914-м — гастролировать по России, в 1917–1918-м — выступать в «Кафе поэтов». А в годы Первой мировой — вместе уклоняться от призыва в армию. Бесстрашный Каменский, как и Бурлюк, был пацифистом. Он спасался, гастролируя по югу и Закавказью.

Долго находясь рядом, они неизбежно влияли друг на друга. Сравните у Бурлюка:

Звуки на а широки и просторны,
Звуки на и высоки и проворны,
Звуки на у, как пустая труба,
Звуки на о, как округлость горба,
Звуки на е, как приплюснутость мель,
Гласных семейство смеясь просмотрел.

И у Каменского:

«У каждой Буквы — своя Судьба, своя Песня, своя жизнь, свой цвет, свой характер, свой путь, свой запах, своё сердце, своё назначенье.

<…> Буква К даёт слову твёрдо-холодно-острую материальность: корень, клинок, камень, кирка, кость, сук, ковка, кол, кистень.

Буква М — зов животных: мму — корова, ммэ — овца, мяу — кошка, — мама зов ребёнка, моя, мы, молитва, милая, приманка — ощущенье тепла жизни.

Буква О — колесо простора, воздух, небо, высоко.

Буква Н — мистичность: некто, неведомый, ночь, начало, канун, — отрицанье: нет, не, никогда, немой.

Буква Б — божественно-стихийное начало: бог, бытие, библия, бык (священный), будущее, буря, бедствие.

Е — день, свет, селенье, дерево, елей.

А — арка, радуга, мать, ау.

Р — кровь, труд, гром, раскат, удар.

И — связь, прибавленье, вода: пить, лить, нитка, вино».

В обоих, и в Бурлюке, и в Каменском творческое гармонично сочеталось с бытовым, практическим.

Но Бурлюк был всё же трезвее, организованнее, практичнее. «А я — только соловей-соловушка, буйная головушка нашей возлюбленной страны…» — написал ему уже в 1947 году Каменский.

Вскоре после отъезда за границу многих друзей Василия Каменского, в первую очередь Бурлюка и Евреинова, он начинает мечтать о поездке в Америку. В течение всех 20-х годов это желание будет настойчиво его преследовать. Собственно, «американизм» был одним из составляющих его творческого кредо, наряду с футуризмом, «циркизмом» и гротеском — он даже прочёл об этом доклад в марте 1922 года. Среди своих учителей он называл и учителей по «американизму» — негра Боди и Джека Лондона. Все эти «измы» призваны были бороться со старым художественным реализмом. Так что мечты увидеть Америку, в которой он видел всё новое и передовое, были у него давно.

В октябре 1925 он писал Евреинову:

«Ехать в Нью-Йорк отчаянно хочется! Давай поедем вместе? Я приеду в Париж к тебе к условленному сроку. Вот было бы славно-знаменито. <…> Маяковский (из Нью-Йорка) пишет, что дела средние. Но я иду и на средние. Лишь бы побывать, поглазеть, посмекать в чём там дело американское и почему у нас меньше долларов? Что мы, дураки, что ли? Думаю, что поумнее американцев, а вот долларов нет… А без долларов скучно жить, едри его копалку».

И ещё: «Итак, решено: ты, Николай-чудотворец, да псалмопевец Давид, доставьте меня Василия блаженного в Нью-Йорк. Как? Всё дело ваше. Сделайте это. Иначе сдохну. Даёшь менаджера! Поймите, что мне пора быть с вами в Нью-Йорке».

В декабре 1926 года он пишет уже Бурлюку, адрес которого нашёл через Евреинова, и просит «выписать его в Нью-Йорк». «Всем, всегда я приносил прибыль, а тебе — сам бог велел. Принесу счастье и тебе. Убеждён. Я ведь не Володя, а истый компанеец. Смотрю так: раз мне хорошо, то и тебе должно быть также. Так у нас с тобой всегда было…О, будь у нас в СССР деньги — я и здесь заработал бы преотлично. А то много, слишком много успеха художественного, а материального — слабо».