В 1909 году тенденция не принимать на выставки работы молодых «борцов с академизмом» продолжилась. Организовавший в самом начале года в Петербурге выставку «Салон» поэт и критик Сергей Маковский с трудом, но взял три работы Давида («Быки», «Лошадь» и «Капуста»), а работы Владимира Бурлюка, хотя и взял сначала, включить в экспозицию не решился. На «6-ю выставку Нового общества художников», где Михаил Ларионов представил свои фовистские картины, не приняли работы уже обоих Бурлюков. И они вернулись к испытанной стратегии — организовывать выставки самостоятельно или совместно с единомышленниками. «В нас всё более развивалось стремление устраивать выставки», — вспоминал Бурлюк.
Выставочная деятельность Давида и Владимира в этом году была сконцентрирована в Петербурге, Вильно, Херсоне и Одессе. Первой стала выставка «Венок-Стефанос», открывшаяся 18 марта на Невском проспекте, 68. За десять дней до этого Николай Кульбин открыл на Морской, 39, выставку «Импрессионисты». Братьев Бурлюков принять в ней участие он не пригласил. Давид вспоминал: «С Кульбиным в то время было расхождение — он недостаточно ценил нашу группу и пытался каких-то других “в свет славы провести”».
Интересно, что в выставке Кульбина принимали участие в числе многих других Алексей Кручёных, Елена Гуро, Михаил Матюшин и Василий Каменский. Спустя год Бурлюк встретил Каменского у Кульбина:
«Уже тогда полюбил я Василия Каменского… Вася Каменский жил со вдовой, имевшей деньжата и двух мальчишек».
Именно Каменский помог Бурлюку найти помещение для выставки.
«Отец» и «мать» российского футуризма», Давид Бурлюк и Василий Каменский, познакомились весной 1908 года на выставке «Современные течения в искусстве», куда Каменский пришёл, выполняя редакторские обязанности — он работал тогда в журнале «Весна» у Николая Георгиевича Шебуева. Их пути могли бы пересечься в 1905 году, когда Каменский, будучи в Николаеве, поступил актёром в театр Мейерхольда, — всё же от Николаева до Херсона всего 70 километров. Но не сложилось. Мейерхольд, услышав его стихи, посоветовал ему бросить актёрство и серьёзно заняться поэзией, и после весеннего сезона Каменский уехал в Пермь. Так что встретились уже в столице. На Каменского, который к тому моменту был знаком и чуть ли не накоротке с Леонидом Андреевым и Куприным, Сологубом и Блоком, Михаилом Кузминым и Ремизовым (в «Весне» впервые начали печататься Хлебников и Асеев, Игорь Северянин и Шкловский, Демьян Бедный и Пришвин), встреча и первое общение с Давидом Бурлюком произвели колоссальное впечатление.
Кстати, о том, как появились «титулы» у Бурлюка и Каменского, существуют разные версии. Поэт-имажинист Иван Грузинов в своих воспоминаниях описал это так: «Эпатируя буржуа, футуристы выкинули такой трюк: Давид Бурлюк был объявлен отцом российского футуризма, Василий Каменский был объявлен матерью российского футуризма. Изображая собою мать российского футуризма, Василий Каменский старался придать своим жестам женственную плавность и мягкость».
Не Маяковский, не Хлебников, не Кручёных — именно Каменский стал партнёром Давида Бурлюка в зачатии и рождении русского футуризма. Он любил Бурлюка, кажется, больше всех. И даже написал о нём трактат (увы, неизданный), в котором есть такие строки:
«Давид Бурлюк — символ Эпохи Перерожденья Искусства Мира, Он — тонкий философ — сатирик Современности, мудро, светло и победно улыбающийся сквозь Лорнет вслед ворчащим богадельщикам от академии, Давид — Поэт чугуно-литейного лаконизма, умеющий поставить знак равенства над всем Карнавалом лозунгов футуризма. Его творческая парадоксальность, динамичность, конкретность, Его слова и неожиданные краски, Его культурный фанатизм — создали Ему мировую славу — Открывателя. Его Имя стало сигналом Нового, Смелого, Первого, Вольного, Гениального. Воистину Давид Бурлюк — фельдмаршал мирового Футуризма».
И после: «Давид Бурлюк — любимейший друг поэта».
А вот что писал Каменский Бурлюку в январе 1927 года:
«Имя Давида Бурлюка всегда было и есть именем интернациональным, как солнце на небесах. И мы, твои ученики (а нас — целая армия эпохи 1905–1927 в искусстве не только России, но и в мировом масштабе), мы превосходно это сознаём: отец Российского футуризма — Давид Бурлюк — сделал великое дело. Ты, подобно Христофору Колумбу, единственный открыл нам Америку Нового Искусства. Далее мы дети твои более чем благополучно строим небоскрёбы каждый в своей области. Твои заслуги бессмертны».
«Мы, бурлюки…» — писал Каменский в том числе и о себе.
Бурлюк отвечал ему взаимностью: «Вася, друг великий мой поэт неизмеримый, знай, что для тебя я живу, для твоей славы тружусь».
Или ещё: «Вася, ангелоподобный — Вася, кот пушистый, как величала его Елена Генриховна Гуро…»
«Василий Каменский — любит эстраду, и когда в 12 году аэроплан стал эстрадой геройства, риска — той плоскостью, к подножью которой и цветы, и улыбки женщин, то мы видим Василия Каменского, такого кроткого, нежного, рискующим золотом кудрей, чертящим воздух Парижа, Лондона, Берлина, Варшавы…