Скорее, дело в другом. В характере Бурлюка присутствовал ярко выраженный отцовский инстинкт и дар объединять совершенно различных людей, зачастую не терпевших друг друга — достаточно вспомнить Бенедикта Лившица и Алексея Кручёных. Потому и ценил он каждого встреченного талантливого художника и поэта. В условиях борьбы с косностью и буржуазной публики, и коллег по цеху, высмеивавших новаторов, общность была для него гораздо важнее амбиций. Конечно, был тут и элемент прагматизма — любая выставка с участием Ларионова и Гончаровой сразу приобретала иной статус, а значит, и сами Бурлюки пользовались гораздо большим вниманием и интересом.
В подкрепление этой версии — слова музыканта и живописца Михаила Матюшина:
«Давид Бурлюк с поразительным, безошибочным чутьём сплотил вокруг себя те силы, которые могли способствовать развитию движения в искусстве».
Что именно произошло весной 1908-го между Бурлюком и Ларионовым, мы вряд ли узнаем. Тем не менее охлаждение было недолгим. Уже 15 марта Давид предлагает ему принять совместное участие в организуемой им выставке в Одессе:
«Сообщите мне непременно
Ваш летний адрес и с какого числа по какое он действителен. Мне это необходимо знать: I. я хочу и надеюсь, как мы уславливались, видеть Вас у себя хотя кратко, II. Видеться летом с Вами вообще III. Устраиваю осенью в Одессе выставку и буду рад и поддержан, если Вы примете участие: условия в Одессе хороши и их мы выработаем с Вами лично. Привет тем из моих московских знакомых, которым это будет не неприятно».Давид Бурлюк не оставлял попыток самостоятельной организации большой выставки в Одессе. Этим планам не суждено было осуществиться, и вопрос с одесской выставкой будет закрыт уже в 1909-м, когда все Бурлюки примут участие в первом, а затем и втором «Салонах» Владимира Издебского.
22 мая Бурлюк телеграфирует в Одессу из Чернянки: «Жду Вашего приезда». Ларионов находился в это время в Одессе по адресу: улица Дерибасовская, 3. Совсем скоро он приедет к Бурлюкам в гости.
В Чернянке Ларионов и Бурлюк напишут совместно серию анималистических картин и этюдов. Сравнивая их, видно, что они писали одних и тех же животных одновременно и практически с одной точки. Это волы, лошади, верблюды, гуси, утки, свиньи. Ларионов пишет их ослепительно яркой пуантелью — и это было последней вспышкой ларионовского импрессионизма; после этого, в Одессе и Тирасполе, он начнёт эксперименты с цветом в духе фовизма, рисуя красных купальщиц среди зелёной воды. Работы Бурлюка похожи на ларионовские, но более сдержаны по колориту. Он в то время ещё неоимпрессионист, но «с поворотом к Сезанну». «Холсты мои этого времени — белые плоскости, покрытые прекрасным цинковым или меловым казеиновым грунтом, на котором набросаны иногда только контуры», — вспоминал он.
Давид Бурлюк одним из первых осваивал в России новейшие художественные явления французской живописи. Осваивал и усваивал, чтобы идти дальше. Но, в отличие от Михаила Ларионова, Казимира Малевича, Владимира Татлина, которые, освоив новую «формулу», отбрасывали её и переходили к следующей, он оставлял все эти приёмы в своём арсенале и пользовался ими при необходимости — или по настроению. Поэт и прозаик Сергей Спасский, сопровождавший Бурлюка в его выступлениях в Сибири в 1918–1920 годах, писал о том, что Давид Давидович «был словно особым бюро по изготовлению картин разных направлений». Но несмотря на это, выполненные в любом стиле бурлюковские работы невозможно спутать ни с чьими другими.
Работ Ларионова того чернянского периода дошло до нас гораздо больше. Многие из них находятся в Государственной Третьяковской галерее. Из работ Бурлюка известны «Волы» (Самарский художественный музей), которые в начале 1909-го показал в своём «Салоне» в Петербурге С. Маковский, и «Лошади», находящиеся в одной из частных коллекций в Германии — они демонстрировались в 1909–1910 годах в «Салоне» Владимира Издебского. А до этого и Ларионов, и братья Бурлюки покажут написанные тем летом работы в Киеве, на выставке «Звено». Спустя два года, летом 1910-го, Ларионов снова приедет в Чернянку.
Они всё же были похожи — Ларионов и Бурлюк. Быстрые, дельные, хваткие. Очень показательный момент — когда Бурлюк в начале сентября 1910 года узнал о том, что Георгий Якулов и Аристарх Лентулов нашли спонсора и помещение и собираются организовать большую выставку, он тут же написал Ларионову из Одессы письмо с просьбой взяться за организацию самому, «иначе пропадёт дело». Это было 16 сентября, Бурлюк учился тогда в Одессе. Ларионов сразу же включился, придумал название, собрал художников. И 10 декабря открылась первая выставка «Бубнового валета».