Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Михаил Ларионов и Давид Бурлюк в первый раз встретились осенью 1907 года в Москве, а в последний — зимой 1959 года в Париже. За пятьдесят лет их взаимная симпатия много раз переходила в антипатию и наоборот.

Вот лишь несколько характеристик Ларионова с Гончаровой из повести «Филонов»:

«Гончарова и Ларионов признавали и ценили только себя, обо всём другом отзывались уничтожающим образом, эпитеты: “бездарь, лавочка, низость, продажность” сыпались как из рога изобилия».

«Гончарова во много крат превосходила Ларионова, безжалостная, ей как даме прощались резкие выпады, яд которых совпадал с её тонким, слегка хрипловатым голосом.

Когда она выглядывала из-за спины своего Ларионова, то Филонову вспоминалась ядовитая змея, которая, приподнявшись над травой, не мигая блестящим зрачком, следит за добычей, готовой достаться ей».

Ларионов в изображении Бурлюка «сюсюкает», торопится, расширяет ноздри и «проводит рукой по волосам» всегда, когда дело касается денег.

Бурлюк был наблюдательным. Был ли он пристрастным? В данном случае, пожалуй, нет. О неуживчивом и эгоистичном характере Ларионова писали многие.

Может быть, именно деньги стали причиной их первой размолвки, случившейся вскоре после открытия «Венок-Стефанос»? Возможно, размолвки и не было, а прагматичный и эгоистичный Ларионов просто потерял интерес к Бурлюку, поняв, что финансы его исчерпаны? А Бурлюк, искренне веривший в зародившуюся дружбу, не понимая причин происходящего, винил самого себя? В марте 1908-го, приглашая Ларионова в Чернянку, он писал: «Михаил Фёдорович, будьте добрым другом и человеком, каковой Вы и есть, и пусть, если что между нами было (если оно было), поглотит Лета… Серьёзно». Бурлюк всё же был естественным, стихийным объединителем.

Ларионов отреагировал опять же прагматично — в Чернянку приехал, свои работы и работы Гончаровой на иногородние выставки, организуемые при участии Бурлюка, давал, но на организуемые при его собственном участии выставки «Золотого руна» ни Давида, ни Владимира не приглашал. Первый «Салон Золотого руна», прошедший в апреле — мае 1908-го, был интересен тем, что в нём участвовали и французские (Писсарро, Сислей, Ренуар, Сезанн, Гоген, Ван Гог, Брак, Матисс, Метценже, Тулуз-Лотрек и др.), и русские художники. Бурлюка, конечно, такое положение вещей задевало. Он писал: «Мы были чужие. Около Рябушинского (Николай Павлович, меценат, публицист, издатель журнала «Золотое руно». — Е. Д.) сгруппировалась своя компания русских романтиков, интимистов (вроде блестящего С. Ю. Судейкина или же эротоманов… демонологов… В нас же было простое и грубое, революционное, “простое как мычание”».

Никак не содействовал Ларионов и участию Бурлюков в выставке «Венок», проходившей в Петербурге параллельно с выставкой «Современные течения в искусстве». Вообще название «Венок» стало «вирусным» — в 1907–1910 годах прошло семь выставок с этим названием, в которых принимали участие те или иные художники, представившие работы на первом «Венке». Так вот Михаил Ларионов в проходившем в доме графа Строганова с 22 марта по 27 апреля 1908 года «Венке» участвовал, а братья Бурлюки нет.

Безусловно, у такого поведения Ларионова были свои причины. К моменту знакомства с Бурлюком он уже имел определённый вес в художественном мире — его работу «Рассвет. Голубой сад» в том же 1907 году купила в своё собрание Третьяковская галерея, — и не спешил делиться с новым приятелем своими связями.

Ларионов был таким же провинциалом, как и Бурлюк. Он родился в 1881 году в Тирасполе, но не стал тратить время на учёбу в провинциальных рисовальных школах и в семнадцать лет сразу поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где учился у Валентина Серова и Исаака Левитана. Он быстро стал известен как «бунтарь», «скандалист» и «крайне левый» художник. По воспоминаниям Александра Шевченко, уже в 1902 году Ларионов увлекался импрессионизмом и в том же году на ученической выставке представил огромное количество своих эскизов, которые произвели своей яркой новизной настолько негативное впечатление на преподавателей, что его вместе с Сергеем Судейкиным лишили права посещения классов до весны 1903 года и запретили принимать участие в ученических выставках. Причём Ларионов как ни в чём не бывало продолжал ходить в училище, и в конце концов ему купили билет, посадили на поезд и отправили на юг, домой. Вот первые два момента схожести Ларионова с Бурлюком — оба были невероятно плодовитыми и не боялись скандала, эпатажа.