Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

По словам выдающегося исследователя авангарда Дмитрия Сарабьянова, уже в ранние годы Ларионов был «взрослым» — ранние его этюды уже были мастерскими. В 1904 году Ларионов увлёкся Сезанном, Гогеном, Ван Гогом. Наряду с французами, на его живопись оказало влияние и японское искусство. В том же году он познакомился с Сергеем Дягилевым. Осенью 1906-го Дягилев пригласил Ларионова в Париж для организации «Русской художественной выставки». В это же время работы Ларионова с Гончаровой экспонировались на «Осеннем салоне» в Париже наряду с работами Сезанна, Гогена и Матисса. Под влиянием увиденного в Париже Ларионов повернул от пуантилизма в сторону «первобытной наивности» живописных форм. Тогда же он съездил в Лондон, чтобы увидеть вживую картины Тёрнера, который считается предтечей и импрессионизма, и абстрактного искусства. После возвращения в Россию Ларионов принял участие в целом ряде выставок, в училище вокруг него сформировалась группа учеников, среди которых были не только Наталья Гончарова, но и Роберт Фальк и Александр Куприн. Так что, безусловно, прибывший из херсонских степей новый знакомый воспринимался Ларионовым как новичок.

И всё же у них было слишком много общего. Оба были «живчиками» и умели быть счастливыми, черпая это ощущение в первую очередь из погружённости в работу. Оба любили простые темы, что выражалось даже в высказываниях — фразу Ларионова «надо пахать новь, а не обсасывать покойников» вполне можно представить себе в устах Бурлюка. Оба — и Ларионов, и Бурлюк — коллекционеры, теоретики, кураторы и организаторы выставок, новаторы, экспериментаторы, иллюстраторы футуристических книг. Разве что стихи Ларионов не писал — зато писал прекрасные заметки.

У обоих были этапы полемики с Александром Бенуа. Что касается Ларионова, то Бенуа ценил его ранние работы, но с 1909–1910 годов перестал воспринимать его творчество всерьёз, называя его «нелепой балаболкой» и «дуралеем». Бурлюк вступился за Ларионова в вышедшей в 1913 году брошюре «Галдящие “бенуа” и Новое Русское Национальное Искусство». Забавная деталь — несмотря на это, Михаил Ларионов дважды, в 1911 и 1916 годах, пытался стать членом основанного Бенуа и Дягилевым объединения «Мир искусства». Правда, оба раза безуспешно. А в 1910 году и вовсе произошёл вызвавший скандал казус — после опубликования Бурлюком в апреле 1910 года анонимной листовки «По поводу “Художественных писем” г-на А. Бенуа», в которой он яростно защищает от критики Бенуа выставивших свои работы на седьмой выставке «Союза русских художников» Павла Кузнецова, Георгия Якулова и Михаила Ларионова, Ларионов самовольно приписал авторство листовки Сергею Городецкому и опубликовал её в журнале «Золотое руно».

Бурлюк не раз вступался и за Ларионова, и за Гончарову. В декабре 1910-го он даже придёт вместе с ними в суд, чтобы опровергнуть выдвинутые в адрес Гончаровой обвинения в нарушениях общественной нравственности — на её однодневной выставке в московском Обществе свободной эстетики Владимир Гиляровский увидел «порнографические» работы.

Ларионов же вёл себя с ним очень прагматично.

Только ли деньги Бурлюка были причиной интереса к нему Ларионова? Убеждён, что нет. Ларионов действительно увлёкся им, увидев соратника, человека, близкого по духу и похожего характером. И пусть Ларионов был к моменту их встречи гораздо более опытным и обладал связями, но и Бурлюк очень быстро этими связями обзавёлся.

Почему же Бурлюк терпел такое отношение Ларионова? Попробуем порассуждать. Предположим, Бурлюк чувствовал, что его талант меньше, и проявлял всю возможную гибкость, чтобы сохранить отношения с очевидно выдающимся живописцем, не стесняясь быть на вторых ролях. Тут можно вспомнить слова Аристарха Лентулова из беседы с литературоведом В. О. Перцовым (6 января 1939 года):

«…При желании даже отделаться от Бурлюков — это было очень трудно; если они Вас любили, если они уважали Вас, то от них отцепиться было тяжело. Бурлюк к Вам придет, когда Вы его ругаете, клянете, даже когда Вы его ударите. Таких случаев не было, но можно себе представить. Даже когда Вы его ударите, он оботрется и будет против себя ставить и дифирамбы петь и говорить: “Я бездарность одноглазая”. У Давида было большое самоуничижение.

Перцов: И самомнение в то же время.

Лентулов: Я бы этого не сказал. У него была вера в дело и любовь к футуризму. Его хлебом не корми, а футуризм давай. От себя он в восторге не был как от художника. Бурлюк — не забудьте, очень большого ума человек и, как умный человек, он великолепно знал своё место и место всех своих друзей».

Но это противоречит всему поведению Бурлюка. Он никогда себя не недооценивал. И относился к себе серьёзно — ведь изначально шуточное звание «отца российского футуризма» он носил с гордостью и не стеснялся упоминать его при каждом удобном случае. К моменту знакомства с Ларионовым, в свои двадцать пять лет он был зрелой личностью с устоявшимися чертами характера и даже убеждениями.