Лишь спустя годы. В то время еврейская проблематика нас действительно совершенно не интересовала. За единственным исключением — погром в Кельце, но и это лишь с точки зрения гипотетической провокации со стороны госбезопасности или даже НКВД. Сегодня уже известно, что это полная чушь. Иоанна Токарская-Бакир[92] написала о келецком погроме прекрасную, подробнейшим образом документированную книгу. Но тогда циркулировали всякие слухи, которым, впрочем, до сих пор верят… воспользуемся таким расплывчатым определением… католическо-националистические круги.
Что касается польских евреев, наши познания ограничивались понятием «Холокост». То, что евреи были уничтожены во время Второй мировой войны, мы, разумеется, знали. А также — что существовали шмальцовники[93], выдававшие евреев. Разумеется. Кроме того, в нашей среде, в среде моих родителей, было известно о том, как евреев прятали во время оккупации и оказывали им помощь. Скрывался мой отец, первый муж моей матери жил по фальшивым, так называемым арийским, документам, и так далее. Очень близкой подругой матери, как я уже говорил, была Марина Загурская. Вместе с мужем Ежи она, имея троих собственных детей, прятала евреев. Через квартиру Загурских на Жолибоже их прошло множество. Для меня это была неотъемлемая часть знания о повседневности оккупации.
Чтó?
Именно, это было чем-то само собой разумеющимся. Это во-первых, а во-вторых, мы говорим о Жолибоже, представлявшем собой специфический анклав левой интеллигенции, которая еще до войны в национальном отношении была смешанной, то есть в этой среде не обращали внимания на то, еврей ты или нет. Такую позицию формировала Польская социалистическая партия. Мои родители вовсе не делали попытки как-то завуалировать эту тему. Уберечь ребенка от неудобной правды, постараться скрыть что-либо. Возможно, поэтому мы об этом дома и не говорили? И не обсуждали с друзьями в Клубе искателей противоречий. В результате спустя много лет мне пришлось самому раскапывать правду.
Нас пытался поглотить Союз социалистической молодежи. Дядька, занимавшийся партийной пропагандой, — его звали Ежи Лукашевич — даже пригласил меня и Адама в городской комитет побеседовать. Должно быть, это показалось им увлекательным и довольно таинственным: группа молодежи вдруг по собственной инициативе хочет устраивать встречи и обсуждать современность и историю. К тому же среди этой молодежи много детей членов партии. Им было очень важно как-то вовлечь нас в свою деятельность, а нас они интересовали не более чем черта — святая вода. Но нам требовалось место для встреч, потому что народу всё прибывало, одни знакомые приводили других. Однако мы устояли.
Слишком громко сказано, но в середине 1963 года он упомянул нас на каком-то пленуме, и это был конец. Нас окрестили «клубом новорожденных ревизионистов», после чего и речи быть не могло о том, чтобы какой-нибудь дом культуры или университетский Союз социалистической молодежи предоставил нам помещение для встреч. Так что да, таким образом нас разогнали. Во всяком случае, с тех пор госбезопасность уже не спускала с нас глаз — я имею в виду наиболее активных участников клуба.
Продолжали встречаться. Частным образом, по домам, более узким кругом. Просто потому, что мы были и оставались друзьями. С этим ничего поделать было невозможно. Родившаяся тогда дружба жива поныне, хотя судьба потом и раскидала нас по свету.
Глава III. Приближение мартовских событий
«Никто из нас не предполагал, что вскоре мы окажемся за решеткой»
Хороший вопрос, ведь довольно быстро выяснилось, что это не мое и что я ошибся.