Образ лестницы обязан своими корнями британским либеральным критикам Джонса и его коллег-востоковедов, в первую очередь Джеймса Милля, отца Джона Стюарта. Старший Милль, автор "гегемонистской" "Истории Британской Индии" (1817), видел в Индии все недостатки упадочной цивилизации. Эти взгляды будут усилены и превращены в глобальную норму другими западными учеными, в частности немецким философом Гегелем, который "считал... что только цивилизации Ближнего Востока внесли большой вклад в мировую, то есть западную, цивилизацию". Для Милля, Гегеля и других последователей их традиции - включая, следует помнить, Карла Маркса и Макса Вебера - цивилизационные недостатки Индии включали "похожую на сон" метафизику, асимптотическую по отношению к разуму; иррациональную социальную структуру, построенную вокруг касты; деревню как центр социальной жизни; и деспотическое царствование как естественную форму политики. Эти и другие признаки отсталости давали основание считать, что мировые цивилизации могут быть упорядочены в иерархическом порядке, запечатленном в образе лестницы. Нет нужды говорить, что Европа стояла на гораздо более высокой ступени, чем другие цивилизации. Индия могла быть объектом обсуждения, но ориентализм имперской эпохи (в смысле, использованном Эдвардом Саидом) "определял Европу и капитализм в той же степени, что и Индию". Следует отметить, что метафора лестницы в дальнейшем глубоко сформировала современные социальные науки, наиболее пагубно в виде теории модернизации и исследований развития.
Столкнувшись с "загадкой темнокожего народа с древней цивилиза-цией". Должен был произойти еще один сдвиг, прежде чем либерализм, определяющая "прогрессивная" идеология девятнадцатого века, мог быть использован для оправдания им-периализма. Траутманн утверждает, что ключевой фигурой в преобразовании лингвистического сходства в расовые различия был Джеймс Каулз Причард, (ныне забытый, но типично викторианский) врач, филолог и квакер. Основным направлением ранних работ Причарда было утверждение, что "цивилизация является причиной расы", а более высокие цивилизации приводят к появлению людей со светлой кожей. Причард перевел филологический дискурс в расизм, подкрепляя утверждения Джеймса Милля и его последователей о том, что Индия представляет собой низшую ступень цивилизации. Темнота кожи теперь была соотносима с отсталостью цивилизации. Окончательную точку в этой трансформации поставил колониальный чиновник и ученый-правовед Генри Мэн, выразив убеждение, что хотя Индия и Британия могут принадлежать к одной "семье человечества", индийская цивилизация была "задержана на ранней стадии развития".
Рискуя показаться излишне функционалистским, в ретроспективе несложно увидеть британские дебаты о цивилизационном статусе Индии как пролог к оправданию империи. Как показывает Удай Сингх Мехта, Милль и его либеральные последователи вели ожесточенную борьбу с востоковедами, которые выражали "восхищение цивилизациями Востока". Утверждая, что более высокие ступени цивилизации соответствуют большему прогрессу в человеческом масштабе, либералы ставили на карту определение формы правления, наиболее подходящей для колонии. По их мнению, серьезная опасность уважительного отношения к любым свидетельствам индейской философии и культуры заключалась в применении к стране неподходящей формы правления. Джеймс Милль писал: "Если [британское правительство] считает индусов народом высокой цивилизации, в то время как в действительности они сделали лишь несколько самых ранних шагов на пути к цивилизации", это приведет к катастрофе, поскольку "ни одна схема управления не может счастливо привести к цели правительства, если она не приспособлена к состоянию народа, для использования которого она предназначена". Цивилизация, далекая от того, чтобы быть универсальным достоянием человеческих усилий, стала причиной и объяснением различий между человеческими обществами и внутри них.
Смысл обзора этой основополагающей дискуссии XIX века, каким бы беглым он ни был, заключается в ее политическом наследии. Трудно не подчеркнуть, в какой степени ориенталистские концепции Индии формировали современное индийское мышление во время и после колониального периода. Их сила проявляется в том, насколько тесно индийские реакции следовали основаниям, установленным обвинением, что Индия была нецивилизованной и не имела истинной цивилизации, измеряемой универсалистскими стандартами.