Дедейме

Эрке исчезла в доме, а Ханна пошла с тарелками снеди на летнюю кухню – отдельное кирпичное строение, изначально служившее гаражом. После того как во дворе появился навес из шифера, машины стали ставить на улице, а гараж переоборудовали под кухню: поставили плиту, кран, два больших стола, диван и телевизор. Именно здесь летом собирались женщины, и, взяв по шпильке, вынимали из белой черешни косточки и варили варенье. А зимой лепили пирожки и вели долгие, никогда не надоедающие разговоры.

– Чуй мисохи?[11] – Гарик вошел на кухню вслед за Ханной.

– Яичница какой делать? – спросила Ханна. – С помидорами или с картошка?

Гарик прищурил глаза, погладил густые черные усы, постоял несколько секунд в раздумьях, всматриваясь в лежащие на тарелке продукты, и только после этого ответил:

– С помидорами.

Ханна вздохнула с облегчением, когда он вышел из кухни, и принялась готовить и накрывать на стол. Она не любила Гарика и старалась по возможности избегать его присутствия. Перед ним она чувствовала скованность и не могла открыто говорить с Эрке. Если бы не людская молва, она никогда не выдала бы Эрке за него замуж. Ханна не хотела, чтобы люди сплетничали об их семье, и после развода Эрке с Симоном сделала все, чтобы у дочери как можно быстрее появился новый муж. Но выбирать не приходилось, мало кто из молодых мужчин согласился бы взять в жены разведенную женщину с ребенком. Ханне пришлось задействовать свои связи, чтобы найти дочери нового мужа.

2

Когда Ханна узнала, что у дальней родственницы, торговки коврами в Дербенте, есть неженатый сын подходящего возраста, она отправилась к ней. Преодолев сотни километров – машину вел Гаджи, опытный, проверенный водитель – на «Волге» с полным баком бензина и несколькими запасными канистрами, они очутились на пыльной проселочной дороге. Машина тряслась и подпрыгивала, лавируя между колдобинами, трещинами и засыпанными гравием глубокими ямами. Ехали трудно и медленно. Ханна то опускала окно машины, жадно глотая воздух, то закрывала его. Морщины забились пылью, а платок был уже мокрый от пота.

Справа и слева теснились глиняные хибары вперемешку с большими, из красного кирпича, помпезными домами за высокими заборами. Ореховые и тутовые деревья давали густую тень. Дети постарше забирались на деревья и трясли ветки, а маленькие ходили и собирали плоды в ведра. Сидящие на лавочках женщины провожали машину взглядом.

– Уже почти приехали! – Гаджи посмотрел на Ханну и сверкнул золотыми зубами. Он был из этих мест и говорил, кроме родного азербайджанского, на русском, даргинском и лезгинском языках. То и дело машина резко тормозила, он вылезал половиной туловища из окна, жал руки, обнимался и перебрасывался парой фраз со стоящими вдоль дороги мужчинами.

Доехав до перекрестка, Гаджи высунул голову из окна и стал осматриваться по сторонам в поисках нужного дома. Точного адреса у них не было – единственным ориентиром служила «зеленая калитка». Но зеленых калиток здесь было много, и Гаджи судорожно бегал глазами.

У дороги стояла женщина в черном платье и торговала персиками.

– Что ищешь, парень? – спросила она.

– Розы, дочери Руфата, где дом найти, не знаешь? – ответил Гаджи по-даргински.

– Знаю-знаю. Ковры торгует которая? Джуури? [12] – Женщина засмеялась. – Доедете до следующего перекрестка, там дорога будет асфальтированная, третий дом справа, зеленая такая калитка еще. Не местные? – Женщина внимательно посмотрела на Ханну. – Откуда?

– Пятигорск есть же. Оттуда, – ответил Гаджи по-русски.

– Пятигорск! Ой как далеко! Берите сочные персики. Дешево дам, если все возьмете! В Пятигорск таких персиков не найдете!

Ханна вышла из машины, взяла один персик из ведра, обтерла его о халат и надкусила.

– Почем даешь?

– По двадцать, если оба ведра возьмете.

Ханна вытащила тридцать рублей и отдала женщине.

– Оба за тридцать.

Женщина взяла деньги, подула на них, почитала молитву на родном языке и спрятала в бюстгальтер. Гаджи высыпал персики в багажник, отдал женщине ведра, и они поехали дальше.

После перекрестка действительно был асфальт, но, не проехав и десяти метров, пришлось остановиться. Дорога была перерыта, из земли торчали трубы. «Это не к добру», – подумала Ханна. Лежащие на обочине куски асфальта обрамляли яму и напоминали кружевной воротник вокруг шеи немолодой уже полной женщины. Гаджи вышел и принялся осматривать яму. Вернувшись в машину, он развел руками:

– Нам здесь не проехать. Лучше пешком идти. Дом уже видно – вон там. – Он показал куда-то вдаль. Там действительно виднелась зеленая калитка. Ханна вышла из машины.