Дедейме

Дойдя до дома, Ханна остановилась в нерешительности. Ветхий забор, как будто сделанный наспех из потрескавшихся и торчащих в разные стороны досок, едва скрывал старую глиняную хибару. Сквозь щели виднелись заросли крапивы, лопуха и амброзии. Ханна чихнула и направилась было обратно к машине, но тут калитка открылась и из нее вышла ярко нарумяненная девушка лет двадцати с густыми черными бровями и пирамидой обесцвеченных волос. На ней висел облепленный шелухой от семечек халат, из-под него сверкали черные лаковые лодочки на шпильке. Прикусив губу, девушка проковыляла несколько метров вдоль забора, а потом вернулась к калитке и лениво облокотилась о проем, всматриваясь куда-то в даль. И тут она заметила Ханну.

– Что хотели? – грубо спросила девушка.

Ханна была уверена, что девушка ей не поможет, но на всякий случай спросила:

– Роза где живет, не знаешь?

Девушка повернула голову в сторону двора и крикнула:

– Мама, тута к тебе!

– Ки оморэй? [13] – услышала Ханна надрывный женский голос.

– Женщина какая-то! Неместная!

Постояв еще минуту, Ханна услышала шарканье. Из калитки высунулась голова, а потом и туловище маленькой и полной, но как будто высохшей изнутри женщины. Она была похожа на помидор, долго пролежавший под палящим южным солнцем. Длинный крючковатый нос, хищный, цепкий взгляд, тонкие губы, два слоя висящей под подбородком кожи – ее внешний вид скорее отталкивал.

– Чу дыгъини ту? Джуури? [14]

Ханна кивнула. Ей было неприятно, что ее держат у ворот и даже не приглашают в дом. Она не привыкла к такому приему.

– Савиевых знаешь? – Ханна сделала непроницаемое лицо.

– Конечно, знаю! Все их знают. Очень хорошие люди, богатые. Они мне тоже не чужие, родственники же мы! Я тама когда бываю, всегда к ним хожу!

Ханна ухмыльнулась. Женщина внимательно на нее посмотрела и спросила:

– Нум ту чамай? [15]

– Ханна, духтер Борух[16].

Женщина раскрыла глаза, потом подняла руки кверху и бросила их на грудь.

– Вой эри мэ! [17] Горе мне, что я тебя не узнала! Хошомори! Хошомори! [18]

Роза затрясла стоящую рядом дочь за плечо:

– Тома! Ты не узнала Ханну, дочь Боруха? Как не знаешь? Это же наши родственники! – И, повернувшись к Ханне, запричитала: – Вот молодежь пошла, родства не помнят, себя не помнят, непонятно о чем думают!

Как будто опомнившись, освободила проход для Ханны:

– Диро, диро! [19]

– Я к тебе по делу. Мне сказали, что ты торгуешь коврами. Хотела два-три ковра купить.

– У меня как раз ковры хорошие тама есть. Чу хуб бисто ту омори! [20]Давай сначала чай, а ковры подождут, ничего с ними не станет. Подожди, сейчас дочь стол накроет. Тома!

Отдав распоряжения дочери, Роза пригласила Ханну сесть за стол во дворе. Над липкой от арбуза клеенкой резвились в хаотичном танце пчелы.

– Тома! Иди стол тута протри, да! – Роза повернулась к Ханне. – Пятеро детей у меня, эта последняя. А у тебя детей сколько?

– Семеро, четыре сына и три дочери, – с гордостью сказала Ханна.

– Все женаты?

– Только один сын не женат. И дочь младшая – была замужем, но я ее развела.

– Сыну сколько лет? – Лицо Розы загорелось.

– Двадцать три.

– А моей Томочке – девятнадцать! – женщина посмотрела на дочь, несущую на подносе чай, ореховое варенье и урбеч. – Ты не смотри, что она просто одета, мы гостей не ждали, а когда она прихорошится – писаная красавица, глаз не отвести! Ты на свадьбе у Хачой завтра будешь? Нет? А я Томочку поведу, платье такое ей купили! Все в золоте, в драгоценных камнях. Хаи раче! [21] – Роза закатила глаза, не находя слов, чтобы передать красоту платья. – И туфли итальянские есть же, достала ей, завтра тама, как лебедь, в них танцевать будет. Большей красавицы, чем моя Томочка, нигде не найдете, папамну! [22]

– Я сына пока женить не собираюсь, – сухо ответила Ханна. – Рано еще. Пусть на ноги встанет, потом женю.

– Жалко, – разочарованно произнесла Роза. – А дочь почему разведена?

– Не повезло ей, бывает же. Я их развела. Муж ее – предатель! – с ненавистью прошипела Ханна. – Все простить можно, любые налево-направо простить можно, а когда семью, самое святое, предают – это простить нельзя. Семья – это кулак. Если все пальцы вместе, все хорошо. А когда врозь – плохо.

Роза положила в стакан чая сахар и тщательно его перемешала.

– Да, – понимающе сказала Роза, – правильно сделала, что развела.

– Дочь у меня хорошая. Замуж только надо выдать. – Ханна вздохнула. – Я ей все сделаю, моя любимая дочь. Дом ей дам, мужа на работу устроим, деньгами поможем. В нашу семью кто попадает – никто не жалуется, всем только хорошее делаем.

Роза сосредоточенно слушала и не перебивала. Когда Ханна допила чай, Роза пригласила ее в дом. Первое, что бросилось в глаза, были дешевые ковры. Они висели на стенах и лежали на полу, заполняя все пространство. На румынской стенке толстым слоем лежала пыль. Роза подошла к витрине и достала из шкафа несколько фотографий.