Деяния Апостолов на фоне еврейской диаспоры

Дион упоминает рядом два обвинения: атеизм[23] и maiestas, и это представляется не случайным. Римский закон об оскорблении величия, т.е., в сущности, о государственной измене (lex maiestatis), восходил ко времени диктатуры Суллы и во время принципата имел очень широкую сферу применения: «Государственный заговор рассматривался как maiestas, но проиграть битву тоже было maiestas; … равно как и незаконно претендовать на римское гражданство, или лицу государственному посетить публичный дом, или вести заседание в нетрезвом виде, или надеть женское платье, или публиковать клеветнические памфлеты и вступить в связь с дочерью императора»[24]. Начиная с Августа, по этому закону стали наказываться не только дела – участие в мятеже, переход на сторону врага во время войны, должностные преступления и т.п., но и слова[25], в частности, оскорбление императора. Через постановления о Divus Augustus категория impietas по отношению к обожествленному императору была инкорпорирована в lex maiestatis. При Калигуле отказ совершать жертвоприношения императору воспринимался как оскорбление его divina maiestas и стал трактоваться в терминах crimen maiestatis[26]. Таким образом, обвинение в атеизме, т.е. в отказе отправлять государственные культы, могло послужить основанием для преследования в соответствии с законом о государственной измене.

Светоний, современник описываемых Дионом Кассием событий, также упомянул о смерти Флавия Клемента, не указав, однако, что тот был обвинен в атеизме. Он отметил только, что Клемент, чьи сыновья официально считались наследниками Домициана, был неожиданно казнен по ничтожному подозрению: repente ex tenuissima suspicione[27]. Из светониевского описания очевидно, что настоящей причиной казни он считал страх Домициана перед заговором ради передачи власти сыновьям Клемента. Не вызывает сомнения, что сам Светоний в этот заговор не верил – не случайно он характеризует Клемента как человека предельно безынициативного (contemptissimae inertiae)[28]. Светоний ничего не сообщает об официальных обвинениях против Клемента. Однако принимая во внимание высокое положение последнего, серьезность наказания и то, что lex maiestatis активно применялся в последний период правления Домициана[29], предположение о том, что Клемент был обвинен в измене, почти неизбежно. Если информация Диона верна, что, учитывая его особый интерес к феномену прозелитизма[30], вполне вероятно, то обвинение в атеизме, послужившее основанием для возбуждения дела по crimen maies– tatis и приведшее к казни Клемента, послужило предлогом, скрывающим истинную причину – страх Домициана перед заговором. Во время террора конца правления Домициана это вполне могло произойти несмотря на то, что Клемент, который в 95 г. был consul ordinarius, как высший магистрат не мог не участвовать в официальных религиозных церемониях. Похоже, для Диона было очевидно, что Домициан рассматривал ἀθεότης в терминах измены, и именно поэтому Дион поставил рядом обвинения в maiestas и в иудейском образе жизни.

Трудно сказать, насколько основательны были эти обвинения. С одной стороны, учитывая претензии Домициана на божественный статус[31], любое сдержанное отношение к этим претензиям могло оказаться достаточным поводом для обвинения в отвержении государственных богов и, поскольку неучастие в отправлении государственных культов было отличительной чертой (и официальным правом) евреев, в иудейском «атеизме». С другой стороны, среди римской знати существовала своего рода мода на иудаизм[32]. Вполне возможно, что Клемент действительно был квазипрозелитом.

Число жертв домициановского террора, казненных по обвинению в атеизме, определить хоть с какой-то степенью надежности невозможно. Дион говорит, что таких было много, но, помимо его сообщения, у нас ничего нет. При этом, как заметил Меррилл, «ни Светоний, ни Дион, ни какой-либо другой древний автор из писавших на эту тему нигде не упоминают о том, что кровожадная зависть Домициана была направлена против кого-нибудь за пределами круга высшей аристократии, которую у него, как он полагал, были основания опасаться, или что она выходила за узкие пределы двора и парламента. Нет намека и на то, что она была распространена на провинции или на простой народ в Риме. А ведь если бы так было, то скорее всего эхо событий до нас бы дошло. Но источники хранят абсолютное молчание»[33].