Теперь в столице заслуженного воина встретили с распростертыми объятиями. Еще бы! В недавнем прошлом кумир гвардии, посланец самого Ермолова, пропахший порохом офицер и пламенный оратор – он стал для декабристов настоящей находкой.
К тому же Якубович выразил горячее желание немедленно сразить Александра I, дабы отомстить ему за все свои обиды. «Я не люблю никаких тайных обществ, – говорил он Рылееву, – по моему мнению, один решительный человек полезнее всех карбонариев и масонов». Странное, заметим, заявление для посланца тайного офицерского общества на Кавказе!
Вот только диктатором восстания осенью 1825 г. предложили стать не ему, а Трубецкому. Выбранный его помощником, Якубович и здесь не растерялся. Он уговорил полковника Булатова, другого помощника диктатора, провести 14 декабря в жизнь свой план, в корне отличавшийся от того замысла, что выработали Трубецкой и Рылеев. План этот заключался в том, что военно-революционная операция по захвату столицы (Зимний дворец, Петропавловская крепость, Сенат) превращалась в демонстрацию военной силы восставших для последующих переговоров с императором. И вести эти переговоры должен был, по их мнению, отнюдь не Трубецкой.
Логика действий Якубовича 14 декабря подчинена попыткам провести свой план в жизнь, не дать диктатору захватить власть. Мелькнув с утра в стане восставших, он вскоре оказался в окружении Николая I. После короткого разговора с царем Якубович стал парламентером между ним и своими товарищами. Началось что-то вроде переговоров. Декабристы требовали прибытия великого князя Константина и отмены второй присяги. Николай Павлович предлагал амнистию в случае, если они немедленно возвратятся в казармы. Судя по всему, Якубович играл роль «испорченного телефона», а потому парламентерская деятельность едва не закончилась для него плачевно.
Ко времени его второго или третьего визита к восставшим они, видимо, раскусили бывшего товарища. Князь Щепин-Ростовский грубо оскорбил Якубовича, а солдаты чуть не подняли его на штыки. Записной дуэлянт вынужден был скрыться, после случившегося ему нечего было делать возле Николая I. Он отправился зачем-то в конногвардейские казармы, куда незадолго до этого принесли раненного на Сенатской площади Милорадовича.
Здесь он впервые поведал сагу о том, как накануне, совершенно случайно попав на собрание заговорщиков, ужаснулся и предал их анафеме. Особенно Якубовича возмутили разговоры, которые будто бы вели бунтари о разделе казенных денег, особняков знати, царских дворцов и т. п. Теперь, после того как он был парламентером царя, мятежники, по его словам, рыщут в поисках доблестного кавказца по городу (других проблем у них, видимо, не осталось) и однажды якобы уже в него стреляли.
На первом же допросе Якубович совершенно серьезно показал: «Возвратясь домой и опасаясь бунтовщиков, зарядил ружье и не велел никого пускать к себе». Всю жизнь его сопровождали роли: романтический герой, член несуществующего тайного общества, несостоявшийся цареубийца, неудавшийся русский Риего, противник мятежа, парламентер от царя к бывшим единомышленникам, жертва заговорщиков… А может быть, свое начало брала болезнь, которая уже в Сибири сведет Якубовича сначала с ума, а затем и в могилу?
Случайные попутчики общественных движений всегда начинают играть всерьез лишь тогда, когда задето их самолюбие или благополучие. В эти моменты они наносят непоправимый вред общему делу, особенно если получают возможность влиять на его ход.
Петр Григорьевич Каховский был полной противоположностью А.И. Якубовича. Поклонник Байрона и Шиллера, романтик, живущий страстями, готовый на все ради освобождения родины, он не играл никаких ролей, а действительно жил в неком выстроенном собственным воображением мире. Каховский не был ни теоретиком, ни вождем, ни организатором декабристского движения. Если уж искать какой-то образ, характеризующий его, то можно вспомнить, что Петра Григорьевича называли «курком восстания 14 декабря».
Служба его, да и вся жизнь, очень скоро пошла наперекосяк. Птенец гнезда Каховских – известных вольнодумцев XVIII в. – он трудно приспосабливался к четко выстроенному военному порядку, ершился, разговаривая с коллегами, огрызался на замечания начальства. Вспыльчивый характер и подвел его: за юношескую шалость Петр Григорьевич был разжалован в рядовые, изгнан из гвардии и отправлен на Кавказ. В результате первый офицерский чин он получил только в 1819 г., а через два года оказался вовсе уволенным из армии по болезни. Шестеро братьев Каховских не могли рассчитывать на родительскую помощь и должны были сами пробиваться в жизни.