Декабристы. Перезагрузка. Книга первая

– Очень любопытные рассуждения, однако-с … И что же вы предлагаете? Подобно Сперанскому и иже с ним сделать из Россию вторую Англию?

– Вовсе нет. Зачем бездумно копировать чужой опыт. У нас не та география, не тот климат и народный менталитет. Я просто говорю о том, что мы должны ломать те традиции и устои, что мешают общественно-экономическому развитию. Ведь вы, я думаю, понимаете, что вернуть времена Народного вече не реально.

– Да, конечно, но это как символ …

– Понимаю, сделать общество свободным, отменить крепостное право – это первейшая и архиважная задача! И если уж выше речь зашла о перенятии чужого опыта, то, я думаю нам стоит повнимательней присмотреться к САСШ, особенно к штатам Новой Англии. Но, повторю, бездумно копировать американский опыт ни в коем случае нельзя. Приспосабливать под российскую действительность – да, нужно пробовать и прежде всего, учиться по-американски вести бизнес, развивать промышленность и сельское хозяйство. При сохранении нынешних патриархальных нравов, щедро сдобренный самодержавной деспотией, боюсь, что нас в дальнейшем ждёт весьма печальная и не завидная судьба.

– Интересно … Слушая вас, я понимаю, что вы ратует за промышленное развитие. А как же быть с нашим многовековым крестьянским укладом? Что делать с землепашцами?

– Много полезного как для страны в целом, так и для них, в частности, можно и нужно с ними делать …

Ещё около часа мы с Рылеевым обсуждали извечный в России крестьянский вопрос. Будущее, что вполне естественно, я видел за крупными агрохолдингами, фермерами и хозяйствами с коллективной собственностью. Как мне показалось, Рылеев если не всеми, то, по крайней мере, некоторыми моими идеями проникся.

Ближе к вечеру к нам присоединился драгунский штабс-капитан, по совместительству поэт, писатель Александр Бестужев. Вместе с Рылеевым они издавали альманах «Полярная звезда».

После высказанных вслух восторгов преклонения перед «моим» литературным творчеством Бестужев хоть и состоял в Северном обществе, сходу свернул все разговоры о политике, перейдя к любимой своей теме.

Разговоры о поэзии, в коей я мало что понимал, были прерваны заявившейся группой литературафилов, как-то прознавших о моём присутствии на квартире Рылеева. Это были конногвардейский корнет князь Одоевский и гостивший в Питере судья Московского надворного суда Пущин И.И., благодаря которому Рылеев и был введен в общество. Судейской деятельностью Иван Иванович занялся относительно недавно, с прошлого года, когда у него произошло столкновение с великим князем Михаилом Павловичем. При выходе из дворца великий князь резко отчитал Пущина за то, что у того «не по форме был повязан темляк на сабле». Пущин тотчас подает в отставку и демонстративно хочет занять должность квартального надзирателя, «желая показать, что в службе государству нет обязанности, которую можно было бы считать унизительной». Родные возмущены, сестра на коленях умоляет брата не делать глупостей. Пущин несколько уступает и переходит на должность, тоже немыслимую для лицеиста, гвардейского офицера и сына сенатора, но несколько более «солидную» – сначала в Петербургскую палату уголовного суда, где в то время служил и другой отставной офицер, Кондратий Рылеев, а с весны же 1824-го Пущин – московский надворный судья.

Теперь уж все разговоры перешли на «моё» творчество, с редкими пробросами про политику.

Долго нам посидеть не дали, пришла Наталья Михайловна, жена Рылеева с дочкой, где-то гостившие. Рылеева была особой молоденькой, миловидной, с модной причёской – длинными накладными буклями, висящими вдоль ушей. По натуре она показалась мне человеком аполитичным, втянутая во все эти политические дрязги вынужденно, всё исключительно из-за деятельности своего супруга.

Так мы и разошлись, насыщенный день закончился. О тайных обществах и членствах в них в нашу первую встречу речь не заводилась. Что в принципе и понятно. Рылеев прощупывал почву, пытался понять мои взгляды и убеждения. Расстались мы со всей этой компанией вполне себе довольные друг другом около десяти вечера, договорившись о новых встречах в ближайшие дни.

* * *

Неделю спустя, в воскресенье, исполняя данное Нелединскому-Мелецкому обещание, направился в Павловск, посмотреть на тамошний императорский фотосалон. Коридоры дворца, к моему удивлению, были заполнены великосветской публикой, а все стены увешаны дагерротипами, с изображением расфуфыренных, застывших с важным видом мужчин, женщин, а также фотоснимков природных и архитектурных достопримечательностей столицы и ее окрестностей.

– Головин, Иван Михайлович! – громко провозгласил лакей, стоявший у главного входа в большую залу.

Многие взоры присутствующих обратились к дверям, послышались шепотки:

– Головин, тот самый?

– Да, он!

– Интересно!