Декоративка

Я не смотрела по сторонам, чтобы зря не напрягать глаза и не нервировать себя. Как-то, отдыхая в Египте, мы с подружками заплутали и забрели в район, где живут местные. Нас, светленьких молоденьких дурынд в коротеньких шортах, облизывали, обсасывали, жрали взглядами, и неслись вслед самые разнообразные пошлые звуки… Из этих закоулков мы, по счастью, выбрались быстро, но на всю жизнь запомнили, как это мерзко — ощущать себя куском мяса.

И хотя в этот раз я была закутана, как мэнчи, в обноски, и прятала лицо, меня так же жрали взглядами, и я вспомнила, насколько омерзительно чувствовать себя куском мяса, выставленным на обозрение голодным людям. Зен крепко держал меня за руку; если бы я одна появилась, не факт, что во мне бы так быстро опознали женщину. Дело именно в присутствии Зена: люди знали, что он купил декоративку… Некоторым мэнчи желтоглазый кивнул, других же проигнорировал, хотя они подошли близко и, нагло пялясь, спросили, не хочет ли он поделиться декой.

Обойдя несколько типов, трущихся у входа в едальню — большой деревянный дом — мы вошли внутрь. Шум разговоров, спертый воздух, назойливый запах лука… Прищурившись, я увидела, что у самого входа сидит парнишка и с удовольствием ест луковицу, прикусывая хлебом. Он хрустел так увлеченно, что даже не обратил на меня внимания.

— Зен! — позвал нас Треден.

Мы прошли через зал (тесное пространство, заставленное столами и стульями безо всякого творческого замысла) и сели за один стол с нашим другом… точнее, с другом Зена — у меня-то здесь друзей нет, кроме Лены.

— Совсем сдурел, дурья башка? — прошипел чернобородый мэнчи, наклонившись к Зену. — Зачем ты ее сюда притащил?!

— Пиво? — спросил тот, заглядывая в его кружку.

— Игрулькой своей похвалиться задумал, З-е-ен? — услышали мы протяжный, сочащийся завистью голос. К нам подошел молодой, судя по голосу, мэнчи.

Я сделала вид, что меня здесь нет, и тоже стала смотреть в кружку Тредена.

— Нет, — ответил Зен. — По делу пришел.

— По де-е-е-лу?

— Дека моя хорошо рисует. Кого угодно чем угодно нарисует, причем быстро. А мне деньги нужны… Вот, привел сюда. Хочешь, тебя нарисует. Плата — серебрушка.

— Серебрушка? За рисунок? Да я сам тебя нарисую за серебряную монету! Как живого!

— Тред, — лениво проговорил Зен, — сходи домой, принеси рисунки деки. Надо людям показать, на что она способна.

— Тебе надо ты и иди! — огрызнулся бородач.

— Ты рисунки у себя оставил. Так что иди.

— До кому сдались эти рисульки! Ты нам лучше бабца своего покажи, Зен. Без тряпок энтих, — хмыкнул кто-то неподалеку, и его поддержали одобрительными возгласами.

— Да-да, пусть разденется! Мы хоть на волосы ее посмотрим… она светленькая?

На что рассчитывал Зен? Что мэнчи-трудяги, лишенные женского общества, перестанут таращиться на меня, как на еду, и станут платить деньги за то, чтобы я рисовала их малоприятные морды на бумаге? Или он просто хотел сбить фокус с меня на рисунки, как-то отвлечь их?

У меня возникла идея. Я склонилась к своему хозяину и шепнула:

— Скажи им, что за серебрушку я нарисую им голую мэзу.

Зен воззрился на меня, как на внезапно заговоривший камень.

— А за две серебрушки, если они раздобудут пигменты, то и разукрашу, — добавила я.

Желтоглазый недолго раздумывал. Поднявшись, он громко спросил:

— Кто из вас видел мэзу?

Естественно, никто. Мэз берегли от мэнчи как сокровища, своим видом они могли услаждать только отца Хауна. Мэнчи могли видеть только бывших мэз, как правило, постаревших, которых разжаловали до декоративок. А вот действующая, так сказать, мэза, женщина на пике красоты, способная рожать, была недосягаемым идеалом.

— А кто хочет увидеть мэзу? Обнаженную?

Сие предложение вызвало неоднородную реакцию: на желтоглазого посыпались ругань и возмущения; кто-то рассмеялся, а хозяин заведения громовым голосом призвал посетителей к порядку:

— Охолонитесь! А ты, Зен, проваливай со своей декоративкой, и шоб я больше тебя здесь не видел! Че удумал: народ дразнить!

— Моя дека видела мэзу, настоящую мэзу, прекрасную, как весна, — продолжил Зен, не обращая внимания на шум, крики и народное возмущение. — Дайте бумагу, дайте краски, и она вам ее нарисует. Без одежды.

— Лучше пусть твоя дека сама разденется!

— И что? Посмотрите вы на нее, еще одну деку, а толку? Воспоминание быстро сотрется из памяти. А изображение останется у покупателя навсегда. Изображение лица и тела настоящей мэзы, а не деки.

В едальне стало еще более шумно, но Зена не торопились выгонять несмотря на угрозы. Треден сидел напротив меня. Я протянула ногу и пнула его — мол, помоги. Чернобородый нахмурился, недовольно закряхтел, но голос подал:

— Так-то дека и впрямь рисует красиво. Дайте ей это… хреновину рисующую… как ее там…

— У меня палочка рисовальная есть, — произнес тот самый парень, жующий лук — точнее, уже сожравший лук. — В городе несколько штук стырил у одного чудилы, но они чего-то переломались, одна осталась.

— Неси. А ты, Тред, бумагу неси. И рисунки захвати с собой. Не понравятся рисунки — мы уйдем и не придем больше, — сказал Зен, обращаясь к хозяину.