Декстер во тьме

— От детей не отходить, черт побери! — приказала Дебс. — Может, чему и научитесь. Декстер… к чертям собачьим на катер, мигом!

Покорно повернувшись, я поспешил на чертов катер. Дебора меня обогнала и уже сидела, когда я спрыгнул в катер, и правящий им коп повел посудину к одному из мелких островов, лавируя между стоявшими на якорях парусниками.

Гавань Диннер-Ки от ветра и волн защищали расположенные на выходе несколько островков, что среди прочего делало ее такой удобной для якорной стоянки. Конечно же, благом они бывают лишь в обычных обстоятельствах, чему свидетельством сами же островки и являются. Они завалены обломками мелких суденышек и прочим морским мусором, вынесенным множеством недавних штормов, время от времени какой-нибудь самозаселенец заводит тут домашнее хозяйство, строя из обломков лачугу.

Островок, куда мы направлялись, был из тех, что поменьше. Половина сорокафутовой рыбацкой лодки торчала из песка под каким-то безумным углом, а вторгшиеся на пляж сосны были увешаны кусками пенопласта, обрывками ткани, тонкой пластиковой пленкой и рваными мусорными мешками. В остальном он был таким, каким его оставили коренные американцы: мирный клочок земли, покрытый австралийскими соснами, презервативами и пивными банками.

За исключением, конечно, тела Курта Вагнера, которое, скорее всего, было оставлено кем угодно, только не коренными американцами. Труп лежал на лужайке в центре островка, как и предыдущие, в торжественной позе: руки сложены на груди, ноги сведены вместе. Голова и одежда отсутствовали, тело сильно обгорело… Вот только на этот раз имелось небольшое добавление. Шею обвивал кожаный шнурок, на котором висел оловянный медальон размером с яйцо. Я наклонился поближе, чтобы рассмотреть: то была бычья голова.

И вновь я ощутил болезненный укол в пустоте, будто что-то во мне признавало это существенным, но не знало, как выразить это… никак в одиночку, никак без Пассажира.

Около тела сидел на корточках Винс Масука, рассматривая сигаретный окурок, рядом преклонила колено Дебора. Я сделал один круг, разглядывая их со всех сторон: «Натюрморт с копами». Полагаю, я надеялся отыскать небольшую, но существенную улику. Возможно, водительские права убийцы, а то и подписанное признание. Увы, ничего подобного не попалось, ничего, кроме песка, изрытого оспинами бессчетных ног и ветром.

Я опустился на одно колено рядом с Деборой и спросил:

— Ты же поискала татуировку, верно?

— Первым делом, — ответил за нее Винс.

Вытянув руку в резиновой перчатке, он слегка приподнял тело. Вон и она, наполовину присыпанная песком, но все равно различимая, лишь верхний край был срезан, по-видимому вместе с отсутствующей головой.

— Он это, — сказала Дебора. — Татуировка, его машина на парковке… Это он, Декстер. Знать бы, что эта татушка означает.

— Это на арамейском, — сказал я.

— А ты, черт возьми, откуда знаешь?! — хмыкнула Дебора.

— Поискал, — признался я, присаживаясь на корточки возле трупа. — Смотри. — Я подобрал с песка маленькую сосновую веточку и воспользовался ею в качестве указки. Часть первой буквы была отрезана вместе с головой, зато остальные вполне можно было разобрать и соответствовали почерпнутому мной из языковых уроков. — Это «М», то, что от нее осталось. Это «Л», а это «К».

— И что эта хрень значит? — потребовала ответа Дебора.

— Молох, — произнес я и, выговаривая слово ясным днем, при ярком свете солнца, ощутил щемящий холодок. Попытался отделаться от него, однако чувство беспокойства никуда не делось. — В арамейском языке нет гласных. Так что МЛК на письме означает Молох.

— Или молоко, — заметила Дебора.

— Слушай, Дебс, если ты и впрямь думаешь, что наш убийца наколол бы себе на шее «молоко», то тебе нужно отдохнуть.

— Но если Вагнер и есть Молох, то кто его убил?

— Вагнер убил других, — пояснил я, стараясь изо всех сил, чтобы мои слова звучали глубокомысленно и уверенно — задачка не из легких. — А потом… мм…

— Ну да, — кивнула она. — С «мм» я уже разобралась.

— И ты следишь за Уилкинсом…

— Господи, мы следим за Уилкинсом!

Я еще раз глянул на тело, но, увы, оно не смогло поведать мне больше того, что я знал, то есть почти ничего. Мой разум ходил по кругу: если Вагнер был Молохом, а теперь Вагнер мертв и убит Молохом…

Я поднялся и на миг почувствовал головокружение, словно на меня обрушились яркие столпы света, а в отдалении услышал жуткую музыку, вползающую в ясный день. И именно в тот миг я не сомневался, что где-то рядом божество окликает меня… самое настоящее божество, а не какой-то там психопат-шутник.

Я тряхнул головой, чтобы все это стихло, и едва не упал. Почувствовал, как кто-то подхватил меня под руку и удержал на ногах… но кто — Дебс, Винс или сам Молох — я сказать не мог. Откуда-то издалека меня звал голос, он пел мое имя, поднимаясь все выше и выше, сливаясь со слишком знакомым ритмом той самой музыки. Я закрыл глаза, ощутил жар на лице, и музыка зазвучала громче. Что-то тряхнуло меня, и я открыл глаза.