Дела любви. Том II

Но любящий надеется всего и никогда не постыдится. Священное Писание говорит о надежде, которая «не постыжает»[3]. Под этим сразу же подразумевается надежда, которая касается того, кто надеется – его надежда на прощение грехов и на обретение вечного блаженства; его надежда на благословенное воссоединение с теми, с кем разлучила его смерть или жизнь. И только по отношению к этой надежде, которая и есть надежда, не может быть и речи о стыде; ибо воистину сама по себе эта надежда не позорна, а наоборот, почётна, и потому может показаться, что стыдно будет, если она не исполнится. Священное Писание настолько последовательно, что оно не называет надеждой любое ожидание, ожидание многообразия; оно знает только одну надежду – надежду на возможность добра, и об этой надежде, единственной, которая может постыдиться, потому что обладание ею – честь, Писание говорит, что она не постыдится.

Но если любящий надеется по отношению к другому человеку, то не постыдится ли он, если его надежда не исполнится? Не может ли человек быть потерян навечно? И если любящий надеялся всего, надеялся на возможность добра для этого человека, не постыдится ли он, имея эту надежду?

Как! Если блудный сын умер в своих грехах и поэтому с позором положен в могилу – а отец, который даже в этот последний момент надеялся всего, стоял рядом: то разве был он постыжен? Я думаю, что постыжен был сын, сын постыдил отца, но тогда честь должна принадлежать отцу, ибо невозможно постыдить того, кто сам постыжен. Увы, встревоженный отец меньше всего думает о чести, но воистину у него была честь! Если бы по ту сторону могилы для блудного сына не было спасения, если бы он был навеки потерян – и отец, который до конца своей жизни продолжал всего надеяться, даже в час своей смерти надеялся всего – постыдится ли он в вечности? В вечности! Нет, у вечности есть вечное представление о чести и стыде; вечность даже не понимает, она исключает из себя как бесчестное то умничанье, которое хочет говорить только о том, исполнилось ли ожидание, но которые совершенно не думает о том, что это было за ожидание. В вечности каждый будет вынужден признать, что не результат определяет честь или стыд, а само ожидание. В вечности именно нелюбящий, который, возможно, был прав в том, что он злобно, завистливо, с ненавистью ожидал для другого человека, постыдится, несмотря на то, что его ожидания осуществились. Но любящий удостоится чести. И там в вечности не будет слышно досужих разговоров о том, что он ошибся – возможно, для того, чтобы получить вечное блаженство, надо было ошибиться; нет, в вечности есть только одна ошибка: быть со всеми своими исполнившимися злыми, завистливыми, ненавистными ожиданиями исключенным из вечного блаженства! И в вечности никакие насмешки не ранят любящего за то, что он имел глупость, надеясь всего, выставить себя на посмешище; ибо в вечности, как и в могиле, не будет слышен крик насмешника, потому что в вечности не слышно ничего, кроме голосов благословенных! И в вечности никакая зависть не коснется венка чести, который с честью носит любящий; нет, зависть не простирается так далеко. Как бы далеко она ни простиралась, она не простирается от ада до рая!

[1] все его стены – зеркала], как Зеркальный зал в Версальском дворце.

[2] язычество и христианство согласны], ссылка на ящик Пандоры, в котором оставалась только надежда.

[3] надежда не постыжает] Римлянам 5:5, Филиппийцам 1:20

Глава 4 Любовь не ищет своего

«Любовь не ищет своего». 1 Кор. 8:5.