Дела любви. Том II

Земной любящий не является полной противоположностью преступнику, как бы он от него ни отличался; ибо земной любящий всё равно в каком-то, часто неосознанном смысле ищет своего, и значит, у него есть «моё». Только в самоотверженной любви категория «моё» полностью исчезает и полностью упраздняется различие «моё» и «твоё». Именно тогда, когда я не знаю ничего «моего», когда вообще нет ничего «моего», тогда все «твоё», как оно и есть в определенном смысле, и именно это означает жертвенная любовь. Тем не менее всё, безусловно всё, не может быть «твоим», так как в «твоём» есть противоречие, а во «всём» не может быть противоречия. Тогда происходит чудо, которое есть благословение небес на любовь самоотречения – в тайне вечного блаженства все становится Его, Того, у Которого вообще не было ничего «Моего», Того, Который в самоотречении превратил все «Своё» в «твоё». Ибо Бог есть всё, и именно не имея ничего «моего», самоотверженная любовь приобрела Бога и приобрела всё. Ибо тот, кто потеряет душу свою, обретет её; но различие «моего» и «твоего» или «твоего» и «моего» в земной любви и дружбе – это сохранение души. Только духовная любовь имеет смелость не желать ничего «моего», смелость полностью устранить различие между «моим» и «твоим», поэтому, потеряв свою душу, она обретает Бога. Здесь мы снова видим то, что понимали древние: добродетели язычников – блестящие пороки[1].

Только истинно любящий не ищет своего. Он не понимает строгих требований справедливости и равенства, даже объективности в отношении «своего»; он не понимает обмена, как это делает земная любовь, которая тоже понимает, как уберечься от обмана (следовательно, понимает, как уберечь «своё»); не понимает и товарищества, как это делает дружба, которая тоже понимает, что подобное надо отдавать за подобное, чтобы дружба могла быть сохранена (следовательно, понимает, как уберечь «своё»). Нет, истинно любящий понимает только одно – быть одураченным, быть обманутым, отдать всё, не получив ни малейшей награды – вот что значит не искать своего. О, бедный глупец, как он смешон в глазах мира! Истинно любящий абсолютно пострадавший – которым в некотором смысле он стал сам благодаря своему самоотречению. Но именно таким образом переворот «моего» и «твоего» достигает своей высшей точки, а значит, и любовь достигает своего высшего счастья в самой себе. Ни неблагодарность, ни зависть, ни недооценённая жертва, ни насмешка вместо благодарности, ничто, ни настоящее, ни будущее не могут рано или поздно заставить его осознать, что у него есть что-то «моё», или обнаружить, что он лишь на мгновение забыл различие между «моим» и «твоим», ибо он навечно забыл это различие и навечно осознавал себя в жертвенной любви, осознавал себя в самопожертвовании.

Любовь не ищет своего. Ибо истинный любящий не любит свои особенности; а любит каждого человека за его свои особенности; но фраза «свои качества» как раз выражает принадлежность; следовательно, любящий не ищет своего; как раз наоборот, он ищет «своего» другого человека.

Давайте на мгновение взглянем на природу. С какой бесконечной любовью природа, или Бог в природе, охватывает все различия в жизни и существовании. Вспомните хоть раз то, что вы так часто с восхищением созерцали, вспомните красоту поля! В любви нет, о, нет никакого различия – но какое различие в цветах! Даже самый маленький, самый незначительный, самый непривлекательный, бедный цветочек, незаметный даже в его ближайшем окружении, которого едва ли обнаружишь, если только не присмотришься внимательнее, он как будто говорит созидающей любви: «Позволь мне быть самим собой, чем-то особенным». И тогда любовь помогает ему стать ему чем-то особенным, но гораздо более прекрасным, чем то, на что бедный цветочек смел надеяться. Какая любовь! Первое – она не делает различий, вообще никаких; второе, подобное первому – в любви различиям она сама создает бесконечные различия. Чудесная любовь! Ибо что может быть труднее, чем любить, не делая никаких различий; и если не делать никаких различий, то что может быть труднее, чем делать различия? Представьте себе, что природа была бы такой же, как мы, люди, – суровой, властной, холодной, пристрастной, злой, капризной – и представьте, да, только представьте, что тогда было бы с красотой полей!