Ограниченность уцепилась за совершенно определённую форму, которую она называет «своей»; она ищет только этого, она любит только это. Если ограниченный человек находит это, то он любит это. Итак, ограниченность слипается с ограниченностью, они врастают друг в друга, что в духовном понимании так же пагубно, как вросший ноготь. И этот ограниченный союз считается высшей любовью, истинной дружбой, истинно верным, искренним единодушием. Как не понять, что чем больше человек цепляется за эту ограниченность, чем больше он отдаляется от истинной любви, тем большей ложью становится ограниченность – и тем хуже, если он злоупотребляет именем Бога и использует его для своей выгоды, вероятно, для того, чтобы ограниченность была единственным объектом Божьей любви, единственным, что Ему нравится. Это ограниченная связь одинаково ограниченна в обоих направлениях: и в поклонении отдельному человеку из «своего» круга, возможно, его основателя, или тому, у кого при малейшем испытании до малейшей мелочи доказывает, что обладает присущим ограниченности выражением лица, манерой поведения, голосом, образом мышления, манерой речи и душевностью; и так же ограниченна в желании вытеснить всё остальное. Именно потому, что ограниченность считается природой, а значит, неистинна; именно поэтому она никогда основательно и откровенно не полагается на Бога, но ограниченно обманывает себя и искажает Бога; именно поэтому у нее нечистая совесть.
Для того, кто обладает индивидуальностью, никакая чужая индивидуальность не является опровержением, а скорее свидетельством или ещё одним доказательством; ибо его не смущает то, что, по его мнению, каждый человек обладает индивидуальностью. Но для ограниченности любая индивидуальность есть опровержение; вот почему ограниченный человек испытывает холодное, неприятное беспокойство при виде чужой индивидуальности, и для неё нет ничего важнее, чем избавиться от этого. Ограниченность как бы требует от Бога уничтожения любой такой индивидуальности, чтобы оказалось, что ограниченность права и что Бог – ревнивый Бог, мелочно-ревнивый. Иногда оправданиемможет быть то, что ограниченность сама возомнила себе, что её жалкая выдумка и есть истина, поэтому желание всё запутать и всех сделать похожими на себя является доказательством искренней дружбы и истинного участия. В этом случае ограниченность, как правило, изобилует сердечными словами и заверениями. Но на самом деле это то, что обычно скрывается – самозащита, инстинкт самосохранения, которая заставляет ограниченность столь активно избавляться от всего, кроме своего собственного. По её затруднённому от нехватки воздуха дыханию слышно, что если она не избавится от этого ужаса, от этой тревоги, то она погибнет; по её взгляду видно, как неуверенно она чувствует себя глубоко внутри, и поэтому как коварно и как хищно она подстерегает жертву, чтобы показать, что ограниченность права и побеждает. Как находящийся в опасности для жизни позволяет себе всё, потому что речь идёт о жизни и смерти, так поступает и ограниченность; конечно, все средства, которые она использует для защиты своей жизни и для лишения жизни индивидуальности, должны быть, естественно, чрезвычайно ограниченными; ибо хотя она и позволяет себе всё, можно быть уверенным, что всё, что она себе позволяет, всё ограниченно.
«Но разве земная любовь и дружба не любят возлюбленного или друга за его личные качества?» Да, это верно, но однако это не совсем верно; ибо земная любовь и дружба имеют свой предел, они могут пожертвовать всем ради индивидуальности другого, но могут пожертвовать не собой, любовью или дружбой ради индивидуальности другого. Предположим теперь, что индивидуальность другого требует именно этой жертвы! Предположим, что любящий к своему восторгу увидел, что его любят, но и увидел, что это крайне пагубно скажется на индивидуальности возлюбленного, означает его гибель, как бы сильно он этого ни желал; да, тогда земная любовь как таковая не способна принести эту жертву. Или предположим, наоборот, что возлюбленный увидел, что такие отношения погубят любящего, полностью расстроят его личность: да, тогда земная любовь как таковая не в силах принести эту жертву. Но истинная любовь, жертвенная любовь, которая любит каждого человека за его особенные качества, готова принести любую жертву, ибо она не ищет своего.
Любовь не ищет своего; ибо она скорее желает дарить так, чтобы казалось, что подарок принадлежит получателю.