Дела любви. Том II

«И все преодолев, устоять»! Разве это не достаточно легко, разве это не само собой разумеющееся, что стоишь или продолжаешь стоять, когда все преодолеешь? Если действительно преодолел все, что тогда может сломить; когда действительно преодолел все, то есть ли еще что-то, против чего должен устоять? О, этот опытный апостол хорошо знал, о чем говорил! Само собой разумеется, что трусливый и боязливый никогда не подвергнет себя опасности, никогда не победит, он никогда не преодолеет все; напротив, он заранее признает себя побежденным, потому что он сдался. Но, с другой стороны, как раз когда человек все преодолел, он, пожалуй, ближе всего к тому, чтобы все потерять – если в этот момент он что-то теряет, он действительно теряет все, что тоже возможно для того, кто все преодолел. Момент победы, пожалуй, самый трудный, гораздо более трудный, чем любой момент борьбы. Именно победный возглас: “Все cделано” – это, пожалуй, самое двусмысленное слово из всех, когда в ту же секунду, когда произносится: “теперь все сделано", оно означает, что "все потеряно”; следовательно, можно говорить о том, чтобы устоять после того, как все преодолено; более того, только с этого момента действительно можно говорить об этом.

Теперь мы готовы понять принцип преодоления. Когда вы говорите, что человек преодолевает нечто, вы представляете его наклонившимся вперед, чтобы противостоять сопротивлению. Следовательно, в самом глубоком смысле не может быть и речи о том, чтобы устоять; ибо хотя сопротивление и противостоит ему, в другом смысле оно поддерживает того, кто наклоняется к нему. Но теперь, теперь все преодолено. Теперь это зависит от его положения и от того, будет ли он продолжать стоять, чтобы не потерять победу так же быстро, как он одержал ее. Разве это не так? Слабые, робкие поддаются сопротивлению; но храбрый, смело идущий навстречу опасности, если падает, то действительно падает, как говорится, на свои собственные ноги: как храбрый, он преодолевает сопротивление и все же падает. Он падает не в опасности, а в своем движении, то есть потому что он не устоял.

В другом месте Павел говорит, что по вере мы более чем победители. Но можно ли сделать больше, чем победить? Да, можно, если устоять после победы, сохранить победу и пребывать в победе.

Как часто приходится видеть, что тот, кто победил, напрягался так, что, в отличие от того греческого полководца, не одержал больше ни одной такой победы – ибо этого было достаточно для его гибели! Как часто приходится видеть, что тот, кто взял вес, не мог удержать его после; или что тот, кто не ослабевая победоносно боролся с бурей, измученный, не мог выдержать спокойствия, которое пришло с победой; или тот, кто вынес все изменения погоды, жару и холод, не мог вынести сильного ветра в момент победы! И как часто победа была одержана напрасно, если победитель затем становился гордым, тщеславным, высокомерным, самодовольным и, таким образом, проигрывал именно потому, что победил!

Если бы мы тогда уточнили мысль, что заключается в этом апостольском слове (устоять после того, как все преодолели), мы бы сказали: в духовном понимании всегда есть две победы, первая победа, а затем вторая, благодаря которой сохраняется первая победа. Различие между божественным и мирским не выразить точнее, чем это: мирское всегда говорит только об одной победе, божественное всегда говорит о двух. То, что ни один человек не может считать себя счастливым, пока не умрет (и тем самым оставит это оставшимся в живых), это может прийти в голову и мирскому разуму; но, мирской разум, напротив, придет в нетерпение, когда услышит что-либо о второй победе. А будут именно какие-то разговоры о том или об этом, как устоять после победы, если человеку случится проиграть в том, чему мирской разум, естественно, придает наибольшую ценность, проиграть в том, ради чего он перенес все тяготы борьбы; ибо если это так, у человека никогда не будет возможности гордиться дарованной ему победой, даже в этот самый момент.