Дела семейные

Тихонько, на цыпочках зайдя в большую комнату, он приблизился к дивану. Отчим лежал с закрытыми глазами, но губы его шевелились. Джал с печалью смотрел на него, представляя себе, какие горькие воспоминания тревожат его сон. Так простоял он несколько минут, легко касаясь кончиками пальцев плеча Наримана.

Прошел дождь, и на верхней террасе было мокро. Он взлетел наверх, перепрыгивая через ступеньки, сердце молотом колотилось в его груди, и увидел, что Люси все еще стоит на парапете.

– «В то майское утро, когда были молоды мы…»

Люси пела. Устремив глаза к горизонту, не обращая внимания ни на поток машин внизу, ни на толпу, собравшуюся на тротуаре, чтобы посмотреть, что будет дальше.

Это Арджани с первого этажа послал сообщить ему, что на крыше творится нечто ужасное. Сначала он не поверил посланцу: если Арджани хватило мстительности на то, чтобы нанять Люси в айи, то он вполне может пойти и на такой жестокий розыгрыш.

Но все же подошел к окну проверить. Ясмин и дети сгрудились за его спиной. Увидели они только толкотню на улице – люди задирали головы, указывали наверх, шумели, машины тормозили, водители высовывались, стараясь понять, что взбудоражило народ. Арджани не выдумал, на крыше действительно что-то происходило.

Нариман шагнул к двери, но Ясмин предложила подумать, стоит ли ему в очередной раз ввязываться в дурацкую историю. Пусть у Арджани голова болит, раз он так упорно держит ее в служанках, – Нариман за это не отвечает.

– Но я чувствую себя в ответе за нее, – возразил он. В ответе за прошлое, за одиннадцать лет их отношений и за то, что отчасти повинен в отчаянном поступке Люси.

– Было бы лучше, если бы ты не мешала мне провожать ее до школы…

– И сколько это может продолжаться? Пока маленькие Арджани школу не закончат? Ты должен был давным-давно прекратить это безобразие, еще когда она в первый раз явилась под наши окна! Нет, ты ее не остановил, она пошла дальше, и вот теперь пожалуйста!

Джал и Куми отошли в сторонку, исподтишка бросая на него негодующие взгляды. Он знал причину: он опять обижает мать, довел ее до слез. «Привыкли они к тому, что родители вечно ссорятся», – невесело подумал он. Привыкли видеть мать обиженной, а отчима наверняка считают источником всех бед. Как бы ему хотелось объяснить, что он не желает ей зла, что он так же бессилен здесь, как они.

– Не надо, папа! Не ходи на террасу! – внезапно выкрикнула Куми.

Ясмин успокоила дочку поцелуем, а потом отослала детей делать уроки.

– Сейчас не время ссориться и ворошить прошлое, – умоляюще сказал Нариман, – сейчас может что угодно случиться!

– Если может что угодно случиться, то ты ничему не можешь помешать! Эту женщину надо в психушку отправить, ей нужна профессиональная помощь!

– Может быть, ты права, но прежде всего надо заставить ее спуститься с крыши.

– Сама спустится, когда устанет. Сколько она может стоять на парапете и петь?

– А вдруг у нее закружится голова и она упадет? Ты хочешь, чтоб смерть бедняжки была на нашей совести?

Ясмин неохотно уступила.

Выскочив на лестничную клетку, он услышал голос Люси. Взбежав на крышу, увидел ее на парапете – волосы распущены по плечам, как она носила раньше, хрупкая и юная в сгущающихся сумерках. Беспечно пританцовывающая фигурка четко рисовалась на фоне серого неба.

Нариман сделал шаг вперед – мокрый камень под ногами напомнил ему, как скользко должно быть на парапете.

Отцовский враг со своим старшим сыном прятались за огромной цистерной. Оба махали Нариману, подзывая к себе. Арджани шепотом сообщил, что они пытались урезонить Люси, но их старания только сердят ее, потому и укрылись за цистерной.

– Надо что-то делать, не дай бог, поскользнется и упадет с крыши, – шептал Арджани, – бедная женщина, за что ей такая смерть, а потом, представляете себе, как нам придется разбираться с полицией?!

Нариман осторожно выглянул из-за цистерны.

– Как вы думаете, что нам теперь делать? – прошелестел младший Арджани.

– Я думаю, вам лучше всего убраться с крыши, – ответил Нариман.

Оба с облегчением на цыпочках побежали к выходу. Старший Арджани еще пролепетал на бегу слова благодарности и что-то насчет прощения и забвения.

Оставшись наедине с Люси, он начал тихонько подпевать ей.

– «О прошлом тоскуя, мы вспомним о нашей весне…»

При первых звуках его голоса она смолкла. Круто повернувшись на самом краешке крыши, обвела ее взглядом.

– Привет, Нари, – улыбнулась Люси, увидев его у цистерны.

Его кольнуло в сердце от этой улыбки.

– Как ты, Люси?

– Я скучала по тебе.

– Я тоже по тебе скучал.

Лужица дождевой воды у парапета, как зеркало, держала ее отражение. Отражение дрогнуло – Люси сделала шаг в сторону. У него оборвалось сердце.

– Я больше не вижу тебя по утрам, Нари, когда веду детей в школу. И на обратном пути не вижу.

– Я занят на работе.

Над крышей пролетел ветерок, по лужице пробежала рябь. Отражение Люси затрепетало. Она снова запела. Нариман молчал.

– Почему ты не поешь? Я тебе больше не нравлюсь?

– О Люси, ты по-прежнему прекрасна, как Милица Корюс.

Люси просияла:

– Это было так давно, Нари, когда мы смотрели «Большой вальс».