Адольф Горски поставил свою коммерцию на широкую ногу. Изо дня в день он названивал незнакомкам по телефону, через день отправлял по два-три письма, и в течение рабочего дня вахтер то и дело кричал: «Горски к телефону!» или «Пан архитектор Горски, вас ждут у входа!» — в том случае, если пан архитектор разрешал адресатке на себя посмотреть.
В свободные от театра дни Ада возвращался домой в состоянии полнейшего изнурения, а однажды вовсе не явился на работу, и вместо него пришла телеграмма: «Прошу три дня отпуска тчк возвращение работу понедельник тчк Горски», а по понедельникам Ада таинственно жмурил глаза и плотоядно улыбался.
— Слышь-ка, друг, — приглушенным голосом докладывал он Франтишеку во время обеденного перерыва, — ну, скажу я тебе, не баба — мечта. Двадцать пять лет, незамужняя, вилла в Добржиховицах — наследство от родителей. Кроме нее никого, спальня карельской березы, в гараже «рено-16», бар, холодильник с шампанским. Девчонка хотела показать себя в полной красе и написала, чтоб я приехал в пятницу, на весь уик-энд, и оценил ее, так сказать, со всех сторон, а значит, и кулинарные таланты тоже. В субботу к обеду был жареный гусь с кнедликами и капустой, супчик из потрошков. На ужин бифштекс по-английски, толстый, что твой поролоновый матрац. В воскресенье серна под винным соусом с картофельными крокетами и к ней настоящий божоле. В полдень бисквит на еврейский манер с изюмом и цукатами. Только не подумай, что она толстуха! Ни в коем разе! Не девчонка — орешек! Она землемер и за неделю все, что наест, сбросит, ведь целыми днями мотается по полям. Да, чтоб не забыть: оклад три тысячи в месяц и на сберкнижке восемьдесят кусков. И не жмотничает! Нет, не жмотничает. Когда уезжал, сунула мне три сотни на билет и на мелкие расходы. Ну что я могу тебе сказать? С какой стороны ни глянь — бабец что надо.
Франтишек слушал, недоверчиво усмехался и поглядывал с завистью, а больше ничего и не требовалось. И вдруг Ада завершил свой несколько нудный панегирик предложением, в достаточной степени неожиданным:
— Слышь, Ринго, — спросил он по своему обычаю с придыханием. — Ты в эту субботу чем занят? Может, подсобишь в одном дельце?
— В каком, например? — осторожно поинтересовался Франтишек.
— Хочу еще разок смотаться к той, в Добржиховице, а у меня еще с одной договорено. Может, сходишь вместо меня на свиданку?
У Ады железный принцип навещать своих корреспонденток не более одного раза, чтобы, чего доброго, не стали его домогаться, и тот факт, что свой принцип он собирался нарушить, был сам по себе удивителен и вызывал самые смелые предположения. Но еще большего внимания заслуживало предложение подменить его, хотя при желании встречу можно было бы отменить или перенести на другой раз. Но Франтишек в последнее время фантазии волю не давал и спокойно кивнул головой — ладно, мол, схожу на свиданку с неизвестной, которая по стечению обстоятельств оказалась на очереди в любовном списке Ады. Подробностями Франтишек не поинтересовался. Если не Кларка, то без разницы, о чем тут говорить!
В пятницу под руководством Ады он повторил свою роль. Разрыв в возрасте надо будет надлежащим образом объяснить, да и звание архитектора, присвоенное себе Адой, Франтишеку тоже не подходит, но с другой стороны у молодости есть несомненные преимущества.
— Не дрейфь, сказал Ада, — это разводка. Такие любому рады. Ей выбирать не приходится. Подумаешь, дело, не понравишься — уйдешь! Я не смог прийти, вот ты и явился вместо меня, по собственной, так сказать, инициативе.
В субботу вечером Франтишек надел свой новый пиджак и повязал галстук. Майские вечера были теплые и сладкие, как парное молоко. В Хотковых садах он наломал сирени, в дневной винарне «У Крестоносцев» для храбрости выпил рюмку «бехеровки» и с легким сердцем ровно в семь уже сидел за первым свободным столиком у окна, в известном кафе «Славия».
Ева Машкова, разведенка, кассирша из сберкассы на Мелантриховой улице, Прага I, явилась вскоре после семи. Столь незначительное опоздание свидетельствовало о ее немалой заинтересованности. Франтишек дал ей обежать несколько раз взглядом зал, дважды продефилировать взад-вперед вдоль кафе и, только когда ее беспокойство достигло нужной кондиции, достал из кармана журнал «Млады свет» и с притворным интересом углубился в чтение. Вскоре кассирша уже покашливала возле его столика, зажимая под мышкой журнал «Власта». Франтишек с готовностью вскочил и предложил ей стул, на который она опустилась так тяжело, будто отказали ноги. Глубоко вздохнув, она произнесла: «Вы меня извините, но, видимо, произошло недоразумение».