Дела закулисные

«Дорогой Франтишек, — стояло в письме, — вот уже целый месяц жду, что ты наконец объявишься, как обещал, но, увы, тебя все нет. Я пробовала звонить в институт, но там ни тебя, ни твоего приятеля «ассистента» — пана архитектора Горского — никто не знает. В конце концов, это не так уж существенно, все равно в твои байки я верила середина на половину. Дай хотя бы о себе знать. У меня нет твоего адреса, я не знаю, где ты работаешь (может, правда, в школе), помню лишь твои руки и глаза, которые, как мне подумалось, не умеют лгать. Понимаю, я всего-навсего глупая баба, клюнувшая на ваш крючок. Вы, наверное, так поступаете со всеми, но что мне сказать Мише? А он все время спрашивает, когда же к нам опять придет в гости тот дядя из школы. Не знаю, как ему объяснить, и вместе с тем тяну с ответом, а вдруг ты все-таки однажды… Не хочу утомлять тебя длинными, ненужными излияниями разочарованной в жизни бабы, в конце-то концов, ничего не стряслось, просто к моим обидам прибавится еще одна. Тебе, как и большинству мужчин, нужно было, наверное, только одно. Мне больно, что у тебя не хватило честности и ты подкинул мне сумасбродную надежду. Мог бы сказать все честно, ведь мы оба взрослые люди и могли бы расстаться по-людски. Хочу посоветовать тебе лишь одно: когда в следующий раз вы с паном Горским станете помещать объявление, не ставьте подпись «Верный», а — «Пересплю и брошу». Так будет честнее!»

И ниже постскриптум:

«Это письмо я попытаюсь переслать через отдел объявлений на имя Горского. Если не откажут. Адрес мне, конечно, не дадут, соблюдение тайны прежде всего. Надумаешь, позвони мне на работу или приходи. Где живу — знаешь».

Подпись «Ева Машкова» едва видна. Расплылась от слез или, что вероятней, от капли джина или водки, потому что от бумаги исходил слабый запах алкоголя. Франтишек изорвал послание на мелкие кусочки и выбросил в туалете в унитаз. Он стоял над гудящим в унитазе водопадом хлорированной воды из Желивки, и ему казалось, будто вместе с письмом от него уходит что-то, чему он не в силах подобрать названия. Ясно было лишь одно: произошла какая-то невозместимая утрата.

Так теперь было почти во всем. Франтишек медленно, но верно утрачивал некоторые черты своего «я», которые были неотъемлемой частью его личности, а может быть, отличительными свойствами его возраста. Теперь он их терял, как теряют молочные зубы или старую кожу. Процесс, конечно, вполне естественный, но отнюдь не такой уж безболезненный.

Весна была в полном разгаре, стремительно близилось лето, и рабочими сцены стало овладевать то особое, близкое к инстинкту беспокойство, которое заставляет перелетных птиц оставлять свои зимовья и пускаться в долгий, полный опасностей путь, к далеким и смутным целям.