Дела закулисные

Цельта все это тоже видел и понимал, и паника медленно, но верно охватывала его. Но уже не в силах чему-либо помешать или что-либо предотвратить, он поддавался ей, словно опьянению, навалившемуся на мозг и тело, и лишь минутами делал жалкую попытку встряхнуться и накидывался на кого-нибудь из монтов. Увы! Ребята в комбинезонах, джинсах и вельветовых брюках отвечали ему лишь взглядами, где наличествовал адресочек, куда они его посылают… Монты продолжали суетиться, делая дело бестолково и медленно — так бывает, если у людей имеются на то серьезные причины.

В каждой порядочной трагедии кульминация сменяется кризисом, после чего наступает катарсис. В данном конкретном случае кризис достиг пика, когда Тонда Локитек, взглянув на часы, крикнул: «Парни, уже полшестого! Шуточки побоку, за час не управимся!»

И в то же мгновение Цельта для них перестал существовать. Вендетта окончилась, наступило перемирие, ибо закон всех законов для монтировщиков декораций, дорожащих своей честью, — вовремя приготовить сцену, чтобы спектакль начался в положенный час и ни минутой позже.

Но все оказалось не так-то просто. Моряки кинулись к реям, когда буря, которую они сами вызвали, уже рвала паруса в клочья и грозила переломать мачты. Такой момент требует человека решительного. И он нашелся. Им совершенно неожиданно оказался Франтишек. Хотя он не слишком отличился во время описанных выше необъявленной забастовки и саботажных акций, однако сейчас был единственным человеком на сцене, умудрявшимся разыскать запропастившиеся куда-то блоки декораций, обнаружить на «подмостках сцены, которая, как известно, есть целый мир», нужные гайки и отвертки. Он ловко справлялся с рулонами ковров, смог разделить их между новичками, объяснить, где надо пройтись по краю компостером, чтобы пани Стрдлицка — мамаша Кураж, не дай бог, не зацепилась и не споткнулась вместе со своей маркитантской повозкой.

Работа медленно, но верно набирала нужный темп и ритм, но Богумир Цельта был начисто сражен, безнадежно оттеснен на задворки и начисто уничтожен. Он просто-напросто больше не существовал. События окончательно вышли из-под его подчинения и стали неуправляемы. И наконец, осознав это, он возгорелся страстным желанием вернуть себе власть, взять дело в свои руки и направить в нужное русло, а главное — наказать виновника. Он больше не отвечал за себя, ибо состояние патологического аффекта полностью лишило его благоразумия. Конечный результат стал ему безразличен, а оскорбленная гордыня требовала отмщения.

— Махачек, так тебя растак… Вы что тут делаете? — возник он вдруг перед Франтишеком, который, стоя на четвереньках, раскатывал задники, неразборчиво маркированные разноцветными буквами и цифрами.

Франтишек поднял голову и вежливо ответил:

— Разбираю задники, пан старший бригадир Цельта.

Но подобное обращение, видимо, несло в себе явные следы едкой иронии или, быть может, Цельту оскорбил тот факт, что Франтишек взялся за его работу, но ответ Цельту не только не удовлетворил и не успокоил, наоборот, Франтишек, похоже, плеснул в огонь высокооктановый бензин.

— Нечего тут ошиваться, Махачек, мотайте отсюда прочь, работами руковожу я, — истерически взвизгнул Цельта и направил луч фонарика прямо в лицо Франтишеку, как при допросе.

Франтишек поднял глаза и чуть-чуть повысил голос:

— Я, пан бригадир, тут не ошиваюсь, а делаю дело, а вот вы руководите куда как дерьмово!

Если б в Татрах сошла лавина, если б у трамвая на спуске с Ходковского шоссе на Кларов отказали тормоза, если б разорвало перегревшийся котел голешовской ТЭЦ, то и тогда не последовало бы взрыва такой силы, с какой взорвался доведенный до точки Цельта.

— Ты что это себе позволяешь, сопляк, — обезумев, блажил он, и с губ его слетала пена. Лучик фонарика, все еще бьющий в лицо Франтишеку, метался в темноте, подобно светлячкам. Ах ты, мерзавец этакий! Я вам всем покажу! Вы у меня еще попляшете!

Франтишек не спеша поднялся и уставился Цельте прямо в глаза, как знаменитый иллюзионист и гипнотизер Келльнер.

— Светите своим фонариком кошке в ж…, а не мне в лицо, — в наступившей вдруг тишине сказал он устало, но достаточно громко. — Для меня вы никакой не бригадир, а полный идиот. А теперь убирайтесь с дороги, иначе мы никогда не закончим!

Цельта оглянулся вокруг, ища свидетелей столь неслыханной дерзости и нарушения дисциплины, и нашел их. Монтировщики, побросав работу, беззвучно хохотали. Но это было еще не все — судьба, похоже, не пожелала удовлетвориться его и без того ужасным позором. Из зала эту сцену наблюдали первые зрители, одни ужасаясь, другие придя в неописуемый восторг. Было без пятнадцати семь, и билетерши уже делали свое дело.

— Занавес! — завыл Цельта голосом безумной Офелии, и занавес пошел вниз, чтобы хоть с опозданием, но все-таки скрыть от посторонних глаз кухонный скандал в благородном театральном семействе.