Дела закулисные

Его опьяненные победой друзья восторженно блажили, и лишь поэт Гудечек, со своим вечно отсутствующим взглядом, подцепив какую-то девочку из собешинского лагеря СКМ, внезапно исчез. Франтишек же, устыдившись до глубины души, примкнул к кучке перепуганных посетителей, которых осадное положение заставило сбиться в кучку вокруг бара, стоя допивать свои напитки, поспешно расплачиваться. Франтишек взял себе рюмку вермута «Metropol bianco», потягивал его и размышлял, как бы это незаметно испариться. Барометр тем временем падал, атмосфера в винарне явно сгущалась, и под высокими готическими сводами собирались грозовые тучи.

Не прошло и часа с того момента, когда Тесарек и К° с успехом завершили оккупацию замковой винарни, как створки дверей неожиданно разлетелись и на пороге появились три сотрудника органов общественной безопасности, а если короче — милиция, во главе с несколько разжиревшим деревенским блюстителем порядка чапековского типа.

— Что тут происходит? — поинтересовался он тоном человека, ожидающего приглашения пропустить вместе рюмочку, но Рене Тесарек подскочил, словно бумажный чертик, и заорал:

— Уже началось! Др-р-руги мои! Явилась полиция для ликвидации чешской твор-р-рческой интеллигенции!

Человек в зеленой форме, столь похожий на героев Карела Чапека, протянул было руку к его плечу. Но Рене, отбросив ее, взвизгнул:

— Не пр-р-рикасайся ко мне, скотина! Тебе известно хотя бы, кто я такой? Мои прроизведения укррашают Лувр-р-р!

Трудно сказать, знали явившиеся сотрудники милиции, что такое Лувр, или не знали, но их коллегам времен Первой республики[11], вполне возможно, вспомнилось бы скорее старое пражское кафе того же названия, нежели знаменитая парижская картинная галерея. Впрочем, если они даже не слишком разбирались в искусстве, об их профессиональных достоинствах этого не скажешь. И потому в течение весьма короткого времени штернберкская замковая винарня освободилась от непрошеных визитеров. Тесарека и пьяного до немоты редактора Ваню увезла милицейская «волга», а остатки группы захвата, рассеянной по окрестностям, прячась подавали друг другу сигналы, слабенькие, как бенешовское пиво.

Оставшийся в одиночестве, Франтишек брел в темноте, сам не ведая куда. Узкая тропинка, сбегающая по склону холма, на котором в лунном свете белел родовой замок Штернберков, все-таки вывела его на стоянку, где, опираясь о капот машины, стояла внезапно осиротевшая Изольда.

— Это ты? — прошептала она, на что Франтишек ответил утвердительно. И тогда Изольда без особых колебаний выдохнула — Ты мне нравишься. Ты мне весь вечер нравился. Если хочешь, можешь меня поцеловать!

И Франтишек, не слишком перемогаясь, исполнил ее невзыскательную просьбу.

Изольда блаженно вибрировала в его объятиях и шептала:

— Я тебе тоже нравлюсь? Да? Тогда пошли займемся любовью.

— А куда? — поинтересовался Франтишек.

— Как куда? В машину, куда же еще! — ответила Изольда, чем-то звякнув в темноте. — Ваню забрали, но ключи он оставил мне.

Ночь была светлая, теплая, упоительная, и Франтишек, хотя и не имел водительских прав, сумел свернуть на проселочную дорогу, ведущую от шоссе в сторону Влашима. И там они с Изольдой занялись любовью со всем пылом и умением, на которые Франтишек был способен.

Покончив с любовью, Франтишек отвез Изольду в Прагу к браницкой вилле, принадлежащей ее весьма обеспеченным родителям, автомобиль Вани поставил у дверей редакции «Обрана свободы», слегка ободрав при этом правое переднее крыло о мусорный бачок, стоящий на краю тротуара и битком набитый отвергнутыми рукописями, ключи от машины опустил в редакционный почтовый ящик, прибитый к двери, и, добравшись пешком до своего дома, разделся, рухнул на кровать и уснул сном если не праведных, то по меньшей мере не ведающих, что творят, а они, как известно, греха не имут.

Впрочем, все оказалось несколько сложнее: неведение хоть греха не имет, но незнание закона не может оправдать и снять вину, если ты его нарушил. Все это сообщил Франтишеку районный врач в кожно-венерической лечебнице, определив у него гонорею как причину определенного недомогания, которое привело к нему Франтишека. Врач настойчиво потребовал имя и адрес феи, наградившей его этим галантным недугом, однако Франтишек, руководствуясь подсознательным благородным желанием оградить слабый пол от неприятностей, поначалу упирался, но ссылки на строгости закона развязали ему язык. Таким образом благодаря его сознательности в соответствующий кабинет лечебницы на Карловой площади явились один за другим не только Изольда, но также ее исчезнувший на время Тристан, художница по тканям Геда Маскова, редактор Ваня, певица-дебютантка Илона Ваничкова и, наконец, сам супермен Рене Тесарек, открывший этот очаровательный арифметический ряд после встречи с одной из тех девиц, что совсем недавно демонстрировали в варьете «Прага» стриптиз или «красоту без вуали», а сейчас подрабатывали, чем могли.