Дела закулисные

К счастью, даже ненависть к режиму не помешала пренебрегающему конвенциями вождю Рене и его подлипалам пройти бесплатный курс лечения, и вскоре могучая атака антибиотиков заставила-таки отступить армады коварных гонококков.

Что касается «канарейки», то о ней боевитые ребятки Рене Тесарека высказывались с пренебрежением, будто о простом насморке, но забывали при этом добавлять, что после в общем-то несложных процедур и быстрого излечения в течение последующих трех месяцев необходимо регулярно являться к врачу для контроля и все это время строго-настрого запрещается не только срывать цветы удовольствия, но даже нюхнуть какой-нибудь цветочек, пусть даже самый вожделенный. Столкнувшись с этим печальным фактом, Франтишек яростно возненавидел лицемерных выпендрежников и вероломную Изольду, и свет померк в его глазах, закрытый черной тучей.

Нельзя сказать, чтоб эротическая жизнь Франтишека в последнее время была столь уж активна, но, по имеющимся у него сведениям, полученным от Кларкиной подружки, барменши Зузанки, близился час Кларкиного возвращения из Франции. Более того, Кларка возвращалась одна, без мужа. Естественно, это не могло оставить уже забывающего о своем унижении Франтишека ни спокойным, ни безразличным.

Вакации в театре подходили к концу, и Франтишек в состоянии все усиливающейся душевной пустоты принялся петлять вокруг театра так же, как годы назад ходил вокруг школы, не зная, чего ему, собственно, неймется. Темная угроза Цельты и вынужденный уход Лади Кржижа тучей нависли над его головой, омрачая жизнь. Ведь театр год назад осветил ему дорогу в жизнь, и, несмотря на невзгоды, только театр открывал перед ним истинные, достойные внимания перспективы.

Вот так, фланирующим, за неделю или около того до начала сезона углядел Франтишека бригадир Кадержабек и искренне изумился.

— Это как же понимать? — поднял он недоуменно брови. Ты что тут ошиваешься? Почему не на море или где-нибудь вроде?

— А-а-а, — заныл Франтишек, растерявшись, — у меня от соленой воды аллергия…

— Значит, говоришь, аллергия, — усмехнулся Кадержабек, — а я-то думал, что у нынешней молодежи аллергия только от работы…

— Это мы-то… это у нас от работы? Ведь мы вкалываем как черти, пан Кадержабек!

— Еще бы, — согласился Кадержабек с изрядной долей сарказма и почесал живот где-то в районе ширинки. — В таком разе почему бы тебе и впрямь не повкалывать, коли ты уже здесь, что скажешь, чертушка?

— Да я за тем и пришел, — весело прилгнул Франтишек, и край черной тучи, отлепившись, пропустил сквозь возникшую щель лучик солнышка, ясного, словно свеженький блин со сметаной.

Через четверть часа Франтишек в паре со старым мастером уже таскал на сцену свернутые задники и щиты, пересчитывал и сортировал детали декораций, пристраивал все на свои места, проверял ход занавеса и канаты.

— А я думал, — осмелился он заметить, когда руки у него одеревенели, словно перезревшая кольраби, — что этим мы займемся на будущей неделе, когда начнутся первые репетиции.

— Ишь ты, — возразил бригадир Кадержабек, — воображаешь, что нам подмогнет добрый дядюшка из министерства? Хотя иметь дядюшку там, наверху, — это тебе тоже не хвост собачий! Взять, скажем, Цельту. То, чем мы занимаемся, — это его работа. Но как быть, коли он двойку от двоечки отличить не может?! Зато у него есть нужный дядюшка на нужном месте. Дяденька этот ему никакая не родня, но дело не в этом. Главное, они друг дружку любят, прямо-таки обожают. — И мастер сплюнул, потому что в рот набилась пыль и мешала говорить.

Франтишек, слушая его откровения, совсем позабыл о своих уже напрочь онемевших руках. Он боролся с задниками и щитами, словно Робинзон Крузо с волнами, пока мастер Кадержабек, сжалившись, не оттолкнул его наконец в сторону.

— Вот как надо, — шумнул он и, опоясав щиты, как вязанку хвороста, веревкой, без видимого напряжения вскинул себе на спину. Вообще-то с родственничками не всегда все просто, — продолжил мастер Кадержабек, определив груз по назначению. — Вот, скажем, я. У меня, например, брательник дотянул до зама…

— А я и не знал, — удивился Франтишек, — что у вас такой высокопоставленный брат…

— Теперь уже только поставленный, но не так высоко… Хотя лично я надежды никогда не теряю. Не забывай, его причислили к заблуждавшимся, а его родной братец в кризисное время оставался здоровым ядром партии. Его братец — то есть я — рабочий класс!

И мастер Кадержабек, невесело рассмеявшись, затянул изо всех сил узел, привязав рамы и доски к шпунтам, удовлетворенно отряхнул большие, как анкетные листы, руки и, повернувшись к Франтишеку, ни с того ни с сего сказал:

— В общем-то, Франтишек, ты парень неплохой. Пошли-ка ты этого Горского и прочую шваль, что здесь ошивается и примазывается к рабочему классу, куда подальше да выучись чему-нибудь стоящему. Не останешься же ты на всю жизнь монтом. Эта работенка не для тебя.

— А почему бы и не для меня? — огрызнулся Франтишек. — Вы ведь тоже всю жизнь…