Дела закулисные

Снова бешено заморгала красная лампочка и зажужжал зуммер. Четыре дюжих монта изо всех сил напрягли мускулы, чтобы послать подъемник вверх. Обычно они достигали необходимого результата. Но сейчас их старания походили на тот самый коронный номер в трактире «У гробиков», когда Тонда с Франтишеком демонстрировали публике пережимание рук: Тонда Локитек с Михалом Криштуфеком тянули ручку лебедки к себе, а Франтишек с Вацлавом Маришкой, стоя напротив, совершали то же самое, перетягивая ее на себя. Видавший виды старый дощатый пол стонал под их ногами, с губ от напряжения срывались непечатные реплики, над их головами яростно топал Гамлет — Пукавец, которому уже давно было время возникнуть на сцене и стоять в обожаемом им свете рефлекторов.

— Давай! — сипло скомандовал Тонда Локитек.

— Не парьтесь, ребята, — прошипел Михал Криштуфек, — нам самим не справиться.

— Стараемся как можем, — оправдывался Вацлав Маришка, а Франтишек блажил так, что его слышали даже на сцене, отлично изображая отчаяние:

— Что-то стряслось, не двигается с места!..

Мастер Пукавец совсем растерялся. Ситуация была столь дикой, что по сравнению с ней встреча с тенью Отца казалась легкой задачкой, с одним неизвестным. Душу пана Пукавца сжала тоска полной безнадеги. Он застрял в люке, публика его не видела, и ему оставалось лишь реветь из подземелья:

— Быть или не быть такой вопрос;
Что благородней духом — покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть —
И только, и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти, — как такой развязки
Не жаждать? Умереть, уснуть. Уснуть!

В столь экстраординарных условиях Мэтр Пукавец превзошел самого себя и достиг столь невиданного перевоплощения, что исключительно волею случая присутствующий в театре редактор культурной рубрики одной из ежедневных газет на следующее утро сообщил: «Словно мифический Буцефал или, вернее, крылатый Пегас, преодолев неожиданные технические неувязки, своим выдающимся исполнением он до самой сердцевины обнажил некие, казалось бы, нутряные, животные, на самом же деле по-человечески истинно глубинные корни своего актерского дарования…»

Лишь когда прозвучали последние строфы приведенного выше монолога Гамлета, мужи в подземелье скоординировали свои усилия настолько, что подъемник вместе с заикающимся героем пришел наконец в движение. Смертельно бледная физиономия Гамлета медленно возникла из черного провала. Офелия вперила в Гамлета вылезающие из орбит очи и этим хоть немного, но вывела Пукавца из оцепенения.

— Мой принц! — выдохнула она с непритворным ужасом. — Как поживали вы все эти дни?

— Благодарю вас, чудно, чудно, чудно.

Вопреки всем ожиданиям Мастер Пукавец довел свою роль до конца, доиграл спектакль как ни в чем не бывало и покорно и безропотно принял объяснение бригадира монтов о случившемся техническом сбое в механизмах.

— Поскорее бы этот старый хлам реконструировали, — только и вымолвил он, полагая, надо думать, под старым хламом весь театр.

Покидая после спектакля здание театра, он несколько раз оглянулся через плечо и, начиная со следующего дня, стал отвечать на приветствие даже техническим работникам. Но тень Лади Кржижа шла за ним следом и наступала на пятки.

Да и Франтишеку она тоже не давала спать. Теплыми сентябрьскими ночами, усевшись на подоконнике, тень Лади Кржижа неслышно шевелила губами, будто силилась что-то сказать. Франтишек просыпался в холодном поту, и в ушах звенели слова, сказанные ему Ладей на прощанье: «Запомни, дружище, нетерпимость есть признак низкого интеллекта».

Таким образом, разбуженный раньше времени все тем же снова и снова повторяющимся сном, Франтишек в одно прекрасное утро столкнулся в кухне со своим папашей. Папаша с раннего утра был раздражен и хмур, терпя вечные муки от плохого пищеварения. Он сидел на стуле, и его большой живот, живущий, казалось, своей собственной жизнью, висел между тонкими ногами, упакованными во фланелевые пижамные штаны. Невыносимая боль стреляла в равных интервалах в поясницу и отдавала в сердце. Газета, которую он читал, вибрировала в его руках. Папаша стонал и выкрикивал проклятья. Франтишек пожелал ему доброго утра, налил себе чаю и намазал маслом хлеб, как вдруг папаша хрястнул газетой об пол и, взревев свое любимое:

— Только война! Только война поможет от них избавиться! — трясущейся рукой схватился за сердце.