Франтишек, которого с той несчастной, первой и последней поездки с Кларкой на их дачу мучила совесть, поверил слухам мгновенно, и его всего перевернуло, будто он хватанул мышьяку. Франтишеку и в голову не приходило спросить у барменши Зузаны. Боль сжала его так, что он не мог ни вздохнуть, ни охнуть и лишь все повторял и повторял про себя:
— Это я ее выгнал, это моя вина! — что, конечно же, не соответствовало действительности, Франтишек в своем болезненном самобичевании явно перебирал. Но страдания — великий самоед, и нет оснований усомниться в том, что Франтишек страдал, страдал тихо, но вполне искренне. Более того, он терзался вдвойне: с одной стороны, обвинял себя в том, что его неуступчивость и оскорбленное тщеславие способствовали Кларкиному решению эмигрировать, с другой — одолевало презрение к самому себе, ибо где-то в глубине души он обнаружил подленькое и трусливое облегчение от неожиданного разрешения зашедшей в тупик ситуации. Франтишек понимал, что долго избегать Кларку не сможет, а по причине его постыдной, хотя уже излеченной болезни любовь так или иначе на какое-то время ему заказана.
В таком вот состоянии души и тела Франтишек искал отдушину и утешение в уже испытанном обществе Тонды Локитека и Михала Криштуфека, Аду же Горского обходил стороной, как только мог. Если же в своих молодецких скитаниях по Праге натыкался в каком-нибудь трактире или винном погребке на боевитую компашку Рене Тесарека, то стремился поскорее убраться незамеченным.
Ночные блуждания, чем-то похожие на миграцию угрей, неизменно возвращающихся в Саргассово море, шли на убыль по мере того, как закрывались их излюбленные питейные заведения, и все чаще заканчивались посиделками в прибежище Франтишека — бывшей мастерской Лади Кржижа. Франтишек пополнил скромную кухонную утварь Лади, а также приобрел несколько поваренных книг, выпущенных издательствами «Авиценум» и «Меркур», мужской фартук, дешевый сервиз и завел обычай кормить своих друзей все более изысканными блюдами, требующими сложного приготовления. Теперь Франтишек вставал пораньше и еще до отхода в театр делал необходимые покупки, соответствующие конкретным материальным возможностям. Он покупал антрекоты, ростбиф, свиные отбивные, помидоры, перец, цветную капусту и баклажаны, балканский сыр «Истамбул», итальянскую «Горгонзолу», французский «Камамбер» или чешский «Гермелин», «Отаву» и «Явор». На полочках его кухоньки появились и прижились горькая красная паприка и кайенский перец, приправа-кари, лавровый лист, ворчестер, тобаско и соевый соус, и Франтишек с поразительной быстротой приобрел репутацию признанного мастера кунг пао — горячего блюда из свинины — и мяса по-сычуаньски. Но коронным номером Франтишека была итальянская пицца, а также старочешская лепеница с колбасками. Когда же в кармане гулял продувной ветер, он кормил друзей отличными спагетти по-милански или своей любимой «лепешкой дровосека».
Таким образом, против несчастной, опрометчиво разбитой, а теперь окончательно утраченной любви Франтишек нашел то же противоядие, что и бедолага толстяк Ламме Гудзак, друг Тиля Уленшпигеля. Лекарством стали добрая пища и напитки, и Франтишек, подобно своему литературному двойнику, стал округляться и расползаться вширь, хотя отложить запасы доброго фландрского сала, коим оброс верный соратник Тиля, ему пока не светило.
— Толстеешь, приятель, — говаривал ему Тонда Локитек, на мускулах которого, способных оказать честь любому культуристу, вопреки всем кулинарным оргиям не появилось ни грамма ненужного жирка.
— Подумаешь, дело, — глуповато ухмылялся Франтишек, все сброшу, вот только обкатаем «Дон Жуана». Сейчас пока идут одни легкие комедии… Все из-за этого.
— Ну, ну, — притворно подначивал Тонда. — Кларке толстые мужики не нравятся.
Франтишек белел, как масло третьего сорта.
— А мне-то что? У нее там, во Франции, наверняка и тощих, и толстых хватает!
— А ведь ты, парень, ей в подметки не годишься! Далеко тебе до нее, — тянул Тонда разочарованно. — Иначе бы меньше слушал сплетни, а больше искал правдивую информацию. А правдивая информация утверждает, что старику Зарубе предложили в Сорбонне годичный контракт. И наши разрешили. Так что никакой эмиграции, а вполне легальная командировка. И еще одна любопытная деталь: к твоему сведению, Кларка получила разрешение оставаться там только до конца года и через месячишко должна возвратиться. Но если ты разжиреешь, как Оливер Гарди, она сделает кру-у-гом и попросит политического убежища… ну, скажем… в Албании!