Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

«В порядке государственной охраны» Чеберяк продержали под арестом с 9 июня по 9 июля. Дальше держать ее без формальных обвинений не имели права. Девятого июля Брандорф счел необходимым распорядиться, чтобы Красовский арестовал ее по подозрению в убийстве Ющинского. Дальше сохранять в тайне ее заключение было невозможно. Через пять дней, по настоянию Чаплинского, Чеберяк выпустили, когда ее освобождения потребовал возмущенный Голубев, взбешенный тем, что ни одному еврею до сих пор не предъявлено никаких обвинений.

О месячном заключении Чеберяк больше ничего не известно. Но перелома, на который так надеялись прокурор и Василий Чеберяк, так и не случилось. Она не выдала себя и вернулась домой к своему несчастному мужу.

При обыске, во время которого надзиратель Кириченко наблюдал сцену с Верой Чеберяк, присутствовал Красовский, который пропустил рассказ Кириченко мимо ушей, хотя тот был одним из его протеже. Он с беспощадным упорством продолжал вести расследование в отношении Луки Приходько. Дореволюционная судебная система предполагала наличие сдерживающих и уравновешивающих механизмов, и, когда Луку привели на допрос к следователю Фененко, он имел право пожаловаться на плохое обращение. Когда позднее Луку спросили, почему он этого не сделал, он ответил, что, если бы его тогда попросили назвать собственное имя, он бы и то не вспомнил.

Либеральная пресса ликовала по поводу обнаружения виновного — точнее, виновных, потому что всех задержанных уже считали преступниками.

Все данные к тому, что убийцы обнаружены, налицо, — сообщала газета «Утро России». — Арестовано пять лиц, между ними отчим и двое дядей убитого, и брат отчима. Двое из них принадлежат к числу активнейших членов Союза русского народа.

В кадетской газете «Речь» высказывалось мнение, что родственники инсценировали ритуальное убийство. Всю «изуверскую шайку, позорящую русский народ», призывали отдать под суд.

Но улики против Луки, если их вообще можно было назвать уликами, вскоре рассыпались в прах. Александра отнеслась к исчезновению сына вовсе не с безразличием, как утверждали некоторые; она несколько раз падала в обморок и обегала весь город в поисках Андрея. Никакого векселя не существовало. Отец Андрея дал Александре семьдесят пять рублей из денег, вырученных от продажи усадьбы (в том числе двадцать пять на обучение мальчика); она подавала в суд, чтобы получить больше, но проиграла дело. Алиби Луки подтвердили и соседи его начальника. Что касается клочка бумаги с описанием расположения кровеносных сосудов в черепе, Лука пытался объяснить, что он выпал из медицинского справочника, который ему отдали переплетать. Нашли и владельца книги, который, по его словам, сам набросал это описание, большей частью на латыни.

Чутье Красовского ему изменило. Он попал в ловушку, о которой Ганс Гросс, выдающийся австрийский юрист и основатель науки криминалистики, предупреждал в новаторском для той эпохи «Руководстве для судебных следователей». Сыщик пошел путем нанизывания одного показания на другое, а это, по мысли Гросса, неизбежно ведет к тому, что следователь «болтуна заставит продолжать болтовню, нахала не остановит, робкого запугает, самый важный момент упустит».

Доверие к официальному расследованию было подорвано, и либеральная пресса, которую воспринимали как еврейскую, оказалась в глупом положении. (На руку правым сыграл и тот факт, что некоторые распространители ошибочных сведений, в частности сотрудник газеты, сообщивший о подозрительном поведении Александры и Луки, были евреями.) Как можно было поверить, что простой переплетчик способен написать заметку на латыни? Как можно было не проявить сострадания к матери-христианке, вынужденной пропустить похороны сына и едва не лишившейся мужа и брата?

Луку, просидевшего под арестом почти три недели, отпустили 14 июля.

К этому времени Чаплинский так и не нашел еврея, которого можно было бы обвинить в убийстве Ющинского, и, несомненно, опасался за свою карьеру, поскольку был подвергнут нападкам со стороны правой прессы. «К сожалению, на киевского прокурора полагаться нельзя, — писали в „Земщине“. — Ему видимо интересы иудеев дороже правосудия». Чаплинский, который был польского происхождения, ради карьеры перешел из католичества в православие. Человек столь масштабных, хотя и пустых, амбиций, прицелившийся занять место в Сенате, должен был чрезвычайно болезненно воспринимать нападки праворадикалов. Но следствие вдруг пошло именно в желаемом им направлении.