Однако взятие Бейлиса под стражу было делом уже решенным. Когда Голубев пригрозил самосудной расправой, начальник Киевского охранного отделения Николай Кулябко предложил Чаплинскому свои услуги, заявив, что имеет полномочия, которыми наделен в связи с предстоящим приездом царя, чтобы задержать Бейлиса. Чаплинский указал ему, что арестовать необходимо и Веру Чеберяк, сообщницу Бейлиса; тогда он полагал, что обвинение получится более убедительным, если сделать их соучастниками. Торопливость Чаплинского отчасти можно объяснить его подозрением, что полиция подкуплена евреями:
Чаплинский сказал мне, что задержание Бейлиса и Чеберяк он не считает возможным поручить полиции… так как она подкуплена, а потому поручает мне [их] арест.
Двадцать первого июля Чаплинский доложил министру юстиции, что Вера Чеберяк заподозрена в убийстве и ее необходимо задержать. По словам Чаплинского, она, «удерживала свидетелей от дачи откровенных показаний, запугивая их расправой с ними». «Влияние ее на дело, — отметил Чаплинский, — сказалось между прочим в том, что она неустанно следила за сыном Евгением… видимо опасаясь, что он может проболтаться. При неоднократных допросах мальчика он производил впечатление знающего гораздо более того, что он сообщал…»
«Задержание ее могло способствовать открытию истины», — заключил прокурор.
Как видно из рапорта Чаплинского, он прекрасно понимал, что главной подозреваемой по делу об убийстве Ющинского была Вера Чеберяк, и все же хотел любой ценой возложить вину на еврея. И единственный мало-мальски подходящий для этого еврей оказался скромным, трудолюбивым, не особенно религиозным семьянином. Изначально Чаплинский хотел — вероятно, считая такое решение чрезвычайно находчивым, — связать обвинение против еврея со скандально известной на всю Лукьяновку Чеберячкой. Таково было странное начало разбирательства, вскоре получившего известность как дело Бейлиса.
Двадцать второго июля 1911 года в три часа ночи в дом Менделя Бейлиса ворвался наряд полиции и пятнадцать жандармских офицеров во главе с начальником Киевского охранного отделения Кулябко. Масштаб операции, подходящий для поимки вооруженного и опасного короля преступного мира, выглядел смехотворно на фоне беззащитной жертвы этого действа. Неопытный и жаждущий мелодрамы Кулябко играл в солдатики.
…Раздался громкий стук в дверь. <…> За все 15 лет, что я прожил на фабрике, я не слышал такого шума, — вспоминал Бейлис. — <…> Моей первой мыслью было, что на фабрике возник пожар. <…> …Я побежал открывать дверь. В дом ворвался большой отряд жандармов… Поставив охрану у двери, полковник Кулябко приблизился ко мне и строго спросил:
«Вы Бейлис?»
«Да».
«Именем Его Величества, вы арестованы. Одевайтесь».
По словам Бейлиса, его окружили со всех сторон плотным кольцом, словно боясь, что он вырвется и убежит. Он пытался спросить, в чем дело, но в ответ услышал, что скоро все узнает, а пока пусть поторапливается и одевается.
От Бейлиса потребовали сообщить, какой суммой денег он располагает, по-видимому, чтобы полицейских впоследствии не обвинили в краже. У него оказалось всего семьдесят пять копеек. Его спросили, хочет ли он взять деньги с собой или оставить жене. Он ответил, что оставит их Эстер, которой они понадобятся больше, чем ему, но отдать ей деньги самостоятельно Бейлису не позволили. Ему пришлось отдать монеты офицеру, который протянул их жене Бейлиса. Ее муж был теперь арестантом, вынужденным подчиняться всем нелепым формальностям.
Дети проснулись, и Бейлис хотел с ними попрощаться, но жандармы это запретили. Когда он вышел из дома, его передали четырем офицерам. Бейлис не знал, что арестованных положено вести по дороге, а не по тротуару. Извилистым маршрутом почти три километра Бейлиса вели по опустевшим киевским улицам, пока конвой не доставил его к зданию охранки, где начался кошмар, разрушивший его привычную жизнь.
«Андрюша, не кричи!»
Менделя Бейлиса привели в Киевское охранное отделение в пять утра. Прождав около часа, Бейлис услышал топот конских копыт, затем звяканье шпор в коридоре. Когда дверь открылась, на пороге он увидел, что вернулись жандармы, обыскивавшие его дом. Вошел Кулябко, начальник киевской охраны, и Бейлис подумал было, что его наконец допросят и все прояснится, но Кулябко отвел Бейлиса в другую комнату, велев принести ему чая и хлеба, а сам сразу же ушел.