Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Город, где Мендель Бейлис жил уже пятнадцать лет, располагался в центре территории, отделенной чертой оседлости, но сам в эту область не входил. Евреям было дозволено жить в радиусе сотен километров в любом направлении, но селиться в самом Киеве без специального разрешения они не имели права. С точки зрения закона Киев, как Москва и Петербург, находился «за чертой оседлости». В некотором смысле он занимал еще более исключительное положение. Киев, «мать городов русских», колыбель средневековой русской культуры, занимал особое место в русском национальном сознании. Киев был единственным городом во всей Российской империи, где иудеям разрешалось жить только в определенных, наименее привлекательных районах. Многие бедные евреи вынуждены были жить в Плоском, на тоскливом промышленном пустыре, где не было ни канализации, ни системы водоснабжения, а жители теснились в бараках между фабриками и цехами с их нездоровыми испарениями. Шолом-Алейхем называл Киев «Егупцем», то есть Египтом, городом, который «издавна… только и делает, что возится с евреями, как если бы ему только и недоставало, что евреев да еще головной боли».

И все же Киев манил. Тысячам евреев, родившимся, как и Бейлис, в бедных штетлах, то есть еврейских местечках, город сулил лучшую жизнь. Здесь можно было найти работу, отдать ребенка в гимназию, чтобы он стал настоящим русским евреем с более радужными видами на будущее, даже сколотить состояние на бирже, а потому многие считали, что перспектива новой жизни в Егупце стоит крупного риска.

Киевская полиция была известна ночными облавами, во время которых ловила евреев — часто целыми семьями, — заподозренных в незаконном проживании в городе. Даже евреи, располагавшие всеми необходимыми бумагами, рисковали ненароком нарушить какое-нибудь правило — и их могли выселить по прихоти полицейских в те города, где они были прописаны.

Мендель Бейлис приехал в Киев не потому, что бежал от кого-то или чего-то, и не в поисках богатства. Он не отличался честолюбием и мог остаться там, где жил. Он всего лишь хотел трудиться и кормить семью. Но притягательность города оказалась слишком велика.

Мендель Бейлис родился в 1873 или 1874 году, вероятно, в небольшом селе Нещерове, примерно в сорока километрах от Киева. Его отец Тевье был набожным хасидом, перед которым сын благоговел. Сам Мендель почти не получил образования — за плечами у него было всего несколько лет хедера, еврейской начальной школы. Первые годы его жизни, пришедшиеся на правление Александра II Освободителя, были относительно благополучным временем для евреев, надеявшихся, что их уравняют в правах с другими российскими подданными. Равных прав им не предоставили, но правительство смягчило ограничения и расширило прием евреев в средние школы и университеты. В 1881 году убийство Александра II террористом, бросившим в царя бомбу, положило конец примирительной политике. Когда на трон взошел его сын Александр III, Украину захлестнула волна погромов. По меркам XX века жертв было немного — не более двухсот человек. Но, как и первые массовые убийства евреев в Российской империи почти полутора столетиями ранее, погромы сильно травмировали еврейское население.

Однако едва ли не больший шок, чем сами погромы, вызывала реакция на них государства. Правительство полагало, что русских людей необходимо защищать от евреев. Третьего мая 1882 года были приняты «Временные правила», известные также как «Майские правила», которые больше ограничивали свободу перемещений и торговли для евреев. Как отмечает историк Сало Барон, эти правила давали местным властям право на «административное преследование» евреев. (Самый яркий пример — 1891 год, когда в первый день праздника Песах из Москвы выселили всех евреев, кроме нескольких наиболее привилегированных.) «Временные правила» оставались в силе вплоть до падения династии Романовых.

В возрасте примерно восемнадцати лет Менделя Бейлиса забрали в Российскую императорскую армию и отправили почти за тысячу километров на северо-восток, в Тверь, где, как и девяносто семь процентов рекрутов-евреев, он служил в пехоте, получая смехотворное жалованье — около двадцати рублей в год. В суровых условиях жили все новобранцы, но за мелкие проступки евреев наказывали жестче, чем их русских товарищей. В каждом еврее видели потенциального дезертира, поэтому они находились под строгим надзором, но все же воинская служба уже не была для еврея катастрофой, как раньше.