Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Распутин должен был сопровождать царя в Киев, чтобы прийти на помощь больному гемофилией семилетнему царевичу Алексею, если у того вдруг откроется кровотечение. Николай и Александра Федоровна верили, что Распутин получил особый дар от Бога. Придворные врачи оказались бессильны остановить мучительные внутренние кровоизлияния, от которых страдал их сын; отчаявшиеся родители не сомневались, что только человек, которого они называли «Наш Друг», наделен способностью облегчать страдания мальчика. Премьер-министр Столыпин, занимавший одновременно пост министра внутренних дел, видел в Распутине жулика и угрозу для репутации монархии. За истекший год в прессе одна за другой появлялись сенсационные разоблачения «полуграмотного» и «развратного» сибирского мужика. Царю даже предъявили компрометирующие Распутина фотографии, после чего, по настоянию Николая II, в марте 1911 года «старец» покинул страну, отправившись в паломничество на Святую землю. Столыпин попытался добиться его окончательной высылки из столицы, но тщетно. К августу Распутин вернулся, и царская чета встретила его с распростертыми объятиями. Разрушить прочную эмоциональную и духовную связь между ними было невозможно. В годы близости к царской семье Распутин называл Николая II и Александру Федоровну Папой и Мамой (под тем предлогом, что они были «отцом» и «матерью» русскому народу). Распутин видел в царе образец «хорошего, простого, религиозного русского человека», а государь высоко ценил частые и продолжительные беседы с ним. «В минуты сомнения и душевной тревоги, — признался однажды Николай, — я люблю с ним беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе делается легко и спокойно». Духовные материи в их беседах соседствовали с политическими, что не могло не беспокоить Столыпина. Более того, за две недели до приезда в Киев Николай доверил «Другу» дело государственной важности: оценить предполагаемого кандидата, который мог заменить Столыпина на посту министра внутренних дел. Распутин сказал этому человеку, что царь прислал старца «посмотреть его душу». Кажется совершенно невероятным, чтобы малообразованному, нечистоплотному, безнравственному «святому старцу» поручили такое важное государственное дело, однако, похоже, Распутин говорил правду.

Позднее два шарлатана, Распутин и Бадмаев, заключили между собой союз, поспособствовав назначению Александра Протопопова, по слухам, давно уже больного сифилисом, на пост министра внутренних дел. Полусумасшедший Протопопов стал последним в истории Российской империи, кто занимал эту должность. Но в августе 1911 года отношения между Распутиным и Бадмаевым были натянутыми: они плели друг против друга интриги.

Курлов был не в состоянии обеспечить полный порядок в Киеве, так как опыта работы в полиции у него почти не было, и своим продвижением по службе он был в значительной мере обязан покровительству императрицы. Тем не менее меры предосторожности, принятые к приезду императора, впечатляли.

Киевские власти массово отлавливали неблагонадежных. Многие подозрительные лица были арестованы. Вдоль маршрута, по которому царь должен был прибыть в город и выехать из него, через каждые десять метров стоял жандарм. Три сотни зданий, расположенных вдоль главных городских дорог, обыскали от подвала до чердака.

Императорский поезд, состоявший из одиннадцати темно-синих вагонов, отделанных золотом, прибыл в Киев 29 августа. Царя сопровождали императрица Александра и августейшие дети царской четы: четыре дочери, Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, и младший сын, царевич Алексей. Премьер-министр Столыпин и другие члены правительства приехали заранее и вместе с местными сановниками приветствовали на платформе царскую семью.

На станции среди встречающих находился и отец Федор Синькевич, священник, посетивший Женю Чеберяка перед смертью. Он приветствовал царя от имени киевских монархистских организаций. Не исключено, что, когда Синькевич обращался к царю, у него уже имелось «всеподданнейшее прошение» от Веры Чеберяк. Подозрительная сцена, которую священник наблюдал тремя неделями раньше, когда пришел к умиравшему Жене, не поколебала его убежденности, что Андрей убит евреем ради добычи крови, так что Чеберяк преуспела в своем намерении заручиться поддержкой Синькевича. В прошении Чеберяк недоумевала, почему на нее пало подозрение в убийстве Андрея Ющинского. Как женщина «безукоризненной трудовой жизни», «во имя страданий матери, лишившейся двоих детей», она умоляла царя приказать ей открыть ему имена преследовавших ее людей, чтобы она могла «раз навсегда избавиться от этого дела».