Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Чеберяк завела с Анной разговор, сетуя, что, на ее несчастье, ее сын Женя знал Андрюшу Ющинского, поэтому ее теперь подозревают в убийстве. Чеберяк начала расспрашивать находящуюся в крайнем расстройстве соседку. Анна сказала Чеберяк, что у нее нет ни детей, ни родных — никто не станет ее искать. Как многие люди, чье сознание не в состоянии вместить постигшую их беду, Анна цеплялась за будничные мелочи. Полиция забрала что-то из ее вещей, и она переживала за их дальнейшую судьбу. Чеберяк заверила Анну, что поможет ей. Ее наверняка скоро выпустят, и она уладит дела Анны. Под руководством Чеберяк Анна собственноручно нацарапала на клочке бумаге расписку. Анна, у которой от пережитого, по-видимому, помутился рассудок, думала, что распиской она всего лишь разрешает Чеберяк забрать ее вещи из полицейского участка на хранение. На самом деле, подписывая бумагу, Анна, по-видимому, давала Чеберяк право распоряжаться всем имуществом, каким она владела.

Освободившись из тюрьмы и похоронив детей, Чеберяк продала вещи Анны Дарофеевой. Пораженная Анна, находясь в тюрьме, получила от Чеберяк открытку, где та сообщала, что вещи проданы за три рубля, из которых Анна не увидела ни копейки.

«Ты второй Дрейфус»

Четвертого августа 1911 года в девять утра Менделя Бейлиса перевели из полицейского участка в местную тюрьму примерно в трех километрах от прежнего места заключения, где ему предстояло провести более двух лет.

Сопровождавший Бейлиса городовой оказался добрым малым и настоял на том, чтобы они ехали на трамвае. В вагон как раз зашел Степан Захарченко, сосед Бейлиса и владелец дома, где жили Чеберяки. На груди у него красовался значок Союза русского народа: святой Георгий, убивающий змея, а над ним — крест и императорская корона, венчающие девиз «За Веру, Царя и Отечество». Увидев Бейлиса, Захарченко подошел к нему, обнял и расцеловал. «Не бойтесь, — утешал он своего соседа, — не бойтесь, мы о вас позаботимся… Вся Лукьяновка знает, что вы невиновны. Мы сделаем для вас все, что в наших силах. Мы не дадим невинному сгнить в тюрьме. Не бойтесь, не бойтесь!»

Бейлис и его конвоир сошли у Лукьяновского рынка — оттуда было близко до тюрьмы. Проходя мимо прилавка с фруктами, городовой купил десять груш и, к изумлению Бейлиса, протянул их ему. Бейлис попытался отказаться, но городовой, не слушая возражений, набивал грушами карманы арестанта.

В тюрьме его переодели в арестантскую робу, остригли и сбрили ему бороду. Здесь все знали, в чем его обвиняют, но однокамерники относились к нему неплохо — со своеобразной грубоватой непредубежденностью. Эти люди — многие, несомненно, ожесточившиеся преступники — не считали любого обвиняемого виновным. Они собирались вынести свой вердикт, и вскоре Бейлиса ждал своего рода суд.

Первые публичные дебаты по делу Бейлиса состоялись в зловонной карантинной камере, предвосхитив острые споры, которые вскоре шли по всей стране. Заключенные взвешивали все обстоятельства, какие могли вспомнить из киевской прессы и какие доносила до них своеобразная тюремная почта:

Они пришли к выводу, что я невиновен и что вся эта история о маце с кровью — чистейшая выдумка, — вспоминал Бейлис. — Один из заключенных подошел ко мне со словами: «Ты второй Дрейфус!» — «Что значит Дрейфус?» — спросил я.

Бейлис ничего не слышал об известном на весь мир деле офицера-еврея, служившего во французской армии и в 1894 году, по сфабрикованному обвинению, приговоренного в пожизненному заключению на Чертовом острове. Этот процесс расколол общество Франции, породив целое движение «дрейфусаров», выступавших за освобождение Дрейфуса. В итоге в 1899 году его освободили и только в 1906 году реабилитировали.

Двадцать пятого августа, примерно в то же время, когда Бейлис был оправдан своими сокамерниками, в дверь квартиры Веры Чеберяк постучали. Чеберяк уже было решила, что теперь ей дадут спокойно дышать и оплакивать своих детей, которые, как заключил патологоанатом, умерли от дизентерии. Что касается убийства Андрея, то у следствия не было никаких доказательств ее вины. Когда ее держали под стражей и допрашивали на протяжении почти шести недель, она не сказала ничего, что могло ей навредить, как и ее покойный сын, а совсем недавно ее освободили по личному распоряжению прокурора Чаплинского. Но когда облаченная в траур Чеберяк открыла дверь, она увидела полицейского, который сказал ей, что она арестована за убийство Андрея Ющинского.