Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Убийство Андрея Ющинского, — докладывал прокурор, — совершено евреями в целях получения христианской крови для выполнения еврейских религиозных обрядов.

Это утверждение подкреплялось «ритуальной экспертизой архимандрита Амвросия и профессора Сикорского». (О противоположной точке зрения отца Александра Глаголева, выдающегося богослова, в рапорте умалчивалось.)

Доводы Чаплинского вкратце были таковы. Тело нашли неподалеку от завода Зайцева, находящегося, как известно, «под наблюдением еврея Менделя Бейлиса». На заводе имеется «обширная кирпичеобжигательная печь», которая могла послужить «весьма удобным местом для содеяния подобного преступления». (Красовский и Фененко, осмотрев завод и его территорию, пришли к выводу, что убийство не могло быть там совершено, но это не имело значения.) Кирпичный завод — «единственное место в данном районе», где найдена глина, идентичная той, что пристала к одежде мальчика (утверждение, опровергнутое анализом Красовского). Обнаруженные на зайцевском заводе «швайки» — «как раз такие орудия, коими причинены Ющинскому все поранения» (против чего категорически высказался прозектор). Кто-то должен был не допускать к месту преступления посторонних, из чего следовал роковой вывод: «Разумеется, заведующий кирпичным заводом… должен был быть посвящен в этот замысел».

При этом Чаплинский ссылался на показания Казимира и Ульяны Шаховских, Адама Полищука и «других свидетелей» (кого Чаплинский подразумевал под «другими свидетелями», остается загадкой — их попросту не было), которые, по его словам, «приобретают значение серьезных улик против него». Правда, прокурор назвал показания единственных «очевидцев» преступления «не вполне устойчивыми».

Он признал, что слова Казимира Шаховского, якобы наблюдавшего, как Бейлис вместе с сыном тащат Андрея к печи, не подтвердились. Не скрыл, что Анна Захарова по прозвищу Волкивна не подошла для традиционной роли очевидца ужасного злодеяния, что она «категорически заявила при допросе, что ничего не рассказывала Ульяне Шаховской и никаких разговоров по делу об убийстве Ющинского не вела». И тем не менее утверждает: «Нельзя не прийти к заключению, что в совершении убийства принимал участие Мендель Бейлис».

Получив приказ предъявить Бейлису обвинение, Фененко распорядился, чтобы арестанта доставили в здание окружного суда. Он должен был лично сообщить задержанному, что его обвиняют в убийстве, которого тот, как хорошо известно было им обоим, не совершал.

После первого дня, проведенного Бейлисом в охранном отделении, Кулябко больше его не допрашивал. Он оказался неумелым следователем. Чтобы вырвать у Бейлиса признание, требовались инквизиторские способности, свойственные Красовскому, — хитрость и умение нащупать слабые места обвиняемого.

К пище Бейлис не прикасался. Он исхудал и, когда Кулябко явился к нему на седьмой день заключения, едва держался на ногах.

— Ну что, — осведомился Кулябко, делая последнюю, слабую попытку выудить признание, — вы обдумали свое положение?

— Мне нечего обдумывать, — ответил Бейлис, — потому что я ничего не знаю.

Это был их последний диалог. В тот же день, 28 июля, Бейлиса отвели в полицейский участок.

В новой камере обстановка была чуть менее мрачной. Там находились несколько евреев, задержанных в ходе регулярных полицейских облав, и один из них, портной Беркович, попытался утешить Бейлиса. Берковича арестовали месяцем ранее, когда полиция обнаружила, что вместе с ним живет один из его взрослых сыновей, приехавший в город, чтобы восстановиться после болезни. Сына отправили обратно в черту оседлости, а самого Берковича арестовали за то, что приютил у себя «нелегала».

Каждый день жена портного приносила ему еду, и после очередного ее посещения Беркович уговорил Бейлиса присоединиться к трапезе. «Я хочу произнести тост, — сказал Беркович, наливая обоим по рюмке коньяка. — Лехаим[2]. Увидите, Всевышний не оставит вас». У Бейлиса не было аппетита, но он поел и выпил рюмку коньяка, потом еще одну. Наконец-то он почувствовал прилив сил. С женой Берковича Бейлис передал письмо заводскому управляющему, чтобы на заводе знали, в какое положение он попал.

Допрашивали Бейлиса Фененко и товарищ прокурора А. А. Карбовский, которому было поручено вести дело вместо Брандорфа. Они сыпали иудейскими религиозными терминами, смысла которых не понимали ни они, ни допрашиваемый. В ответ Бейлис только качал головой. Его неведение было неподдельным. (Эстер Бейлис, когда ее допрашивали после ареста мужа, сообщила: «Муж мой совсем нерелигиозный и только один раз в году, а именно в судные дни, бывает в синагоге. Очень часто он работает даже в субботу и еврейских праздников не соблюдает, так как человек он бедный, и праздновать нам некогда, и нужно заработать кусок хлеба, чтобы содержать семью».)

Фененко спросил, был ли отец Бейлиса хасидом, и Бейлис ответил утвердительно. Позднее он признавался: